Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
В этом аспекте с моим просвещением дела обстояли глухо. Некоторые слова мне нравились, другие вызывали странные ассоциации, но смысл терялся всё равно. Будь компаньон немного побессовестнее, он мог легко перевести на себя моё движимое и недвижимое, я бы не распознала, догадайся он предварительно повешать лапшу на уши и показать пару столбцов цифири.
Так что с разделом фирмы и оформлением взаимных денежных обязательств дела обстояли превосходным образом, я пока владела своей квартирой и не отписала Вальке остального имущества, вроде бы… А уж за тем, как он лихо вертел и крутил наш «Аргус», я уследить была не в состоянии. Не исключено, однако, что бывший старший, а будущий просто компаньон терзал меня отчетами и распечатками не из одной вредности, существовала иная причина.
Особо тяжёлые дни бронхита совпали с весёлой до слез ситуацией на ниве наследства деда Гончарика. Возник и расцвёл удивительный букет моральных юридических, гражданских и прочих казусов, и причастные лица остались почти без дыхания, даже те, кто обошёлся без бронхита. И чем дальше, тем становилось веселее.
Первые цветочки в букете казусов возникли стараниями двух разных женщин: Ангелины Рыбаловой, покойной матери Кости, и Ирочки Корсаковой – живой и прелестной. Ангелина Рыбалова так невзлюбила Нину Уланскую и её дочку Даречку, что заповедала мстительные чувства не только сестре Степании, но и её мужу, старику Гончарику. Какие демоны пожирали покойную Ангелину, материнская ревность, ущемлённое самолюбие, обида на сыновнее ослушание либо нечто социально-подспудное – осталось неясным, но к делу отношения не имеет. Однако по прямому и даже загробному наущению невестки дед Гончарик составил завещание, в котором из своего наследства он недвусмысленно исключил Нину и Даречку Уланских. Его жилплощадь и всё имущество, находящееся внутри, в случае смерти племянника должны были отойти любым наследникам Кости, кроме них двоих. Кстати, дед имел на это полное право.
Что касается Ирочки Корсаковой, то она проявила в делах очаровательную женственность. Узнавши, что с фирмой бывшего друга Кости намечаются непорядки, она испугалась. В завещании Кости Рыбалова Ирочка была упомянута как наследница части его личного имущества, того, что принадлежало Косте, а не фирме. Суммы вырисовывались скромные, несравнимые с деньгами, вложенными в предприятие. (Кстати, так и осталось не вполне ясным, кто и на каких условиях получил фирму после смерти Рыбалова, упоминался совет директоров, доли и взаимные обязательства сторон. Судя по дальнейшему, действующий супруг Паша Криворучко имел некоторый интерес.)
Когда запахло ликвидацией фирмы за неуплату кредита, кто-то подсказал Ирочке, что на имущество покойного Кости может быть наложен секвестр (не правда ли, красивое слово?), и наследникам, придётся расплатиться этим имуществом для частичного погашения фирменных долгов. Кроме спорного наследства Ирочка имела в собственности пентхаус, купленный на её имя. Советчики донесли до Ирочки мысль, что как наследнице ей, возможно, придется расстаться с роскошным жилищем, оно рискует пойти с молотка. В гражданских и имущественных законах царит хаос, истцом будет выступать городская администрация, это не шуточки. Чтобы сохранить пентхаус, Ирина Корсакова решила официально отказаться от своей доли в наследстве Кости Рыбалова. Суммы мелкие, а фирма вот-вот рухнет, погребя под обломками Ирочкины наследственные преимущества.
И вот в один прелестный полдень (я как раз загорала на пляжах Крита) Ирина Алексеевна Корсакова явилась в контору к Владиславу Илларионовичу Кобрину, вице-компаньону и душеприказчику, и подписала с лёгким сердцем отказ от своих прав наследователя любого имущества Константина Ивановича Рыбалова, в чём бы оно ни заключалось. В отказной бумаге был предусмотрен пункт, гласивший, в пользу кого или чего Ирочка отказывается. Этот раздел сочинил и включил В.И. Кобрин в неких туманных перспективах. По легкомыслию Ирочка отказалась в пользу пробела, зияющего чистого места на официальной бумаге, ей было безразлично, она позволила вписать туда, кого Слава захочет.
Как я поняла, Владислав Илларионович Кобрин наметил в дополнительные сонаследники Нину и Даречку Уланских. Во-первых, для того, чтобы спорное наследство шло в одном куске, а во-вторых, потому что с крахом фирмы они ничем не рисковали, кроме того же наследства. Семейство Уланских не попользовалось ни единой копейкой из денежных масс, принадлежащих Косте при жизни, следовательно не могло нести финансовой ответственности ни за что, кроме данного наследства. Уф… (Хотя отчего-то эти тонкости и ухищрения у меня в голове худо-бедно укладывались, странно всё же у людей устроены мыслительные аппараты!)
Однако прямо вписать в отказную бумагу Нину или Даречку Слава Кобрин не спешил, он догадывался, что милой Ирочке это может не понравиться до такой степени, что создаст дополнительные затруднения. Поэтому в пару к отказной бумаге с пробелом Владислав Илларионович соорудил вторую ведомость, также с чистым местом. В соответствии с ней любое физическое или юридическое лицо могло принимать часть наследства после отказа Ирочки. Данные тонкости и ухищрения шли по тонкому краю легальности и имели законную силу вплоть для судебного разбирательства, для вступления документов в силу стоило проставить имя принимателя или получателя.
Вот я и проставила своё собственное. Когда подписывала из рук Владислава Илларионовича несколько бумаг в присутствии кворума свидетелей. Блеск бриллиантов и изумрудов затмил глаза, и я оказалась сонаследницей, сама не знаю как. Скорее всего, хитроумные мужи Слава Кобрин и Паша Криворучко замыслили не столько подставить дурочку под наследство, сколько обеспечить её материальную заинтересованность. Один из них догадался, что я подошла близко к недостаче, и решил подстраховать порядочность дамы экономическим стимулом. При этом никто ничего не терял, а приобреталось немало.
Когда я раскусила хироумный гамбит, стало отчасти легче. Хоть за дурочку меня держали, однако не за клиническую. И не столь важно, что ошибались, об этом знаю я одна, пускай остаётся секретом на единственную персону. Однако упомянутые легальные ухищрения – всего лишь присказка к дальнейшей феерической сказке казусов, к веночку или букету чего пожелаете. Так сказать, первые цветочки, усеявшие дорогу роз, по которой я невольно следовала, смеясь и надрывно кашляя. Скромненький цветочек я принесла сама, когда летним погожим днем отправилась в контору Владислава Илларионовича Кобрина на Чистых прудах и доставила в офис помойную сумку тёти Сани. Заодно пояснила, как это попало мне в руки, и зачем я несу наследникам Кости Рыбалова означенную ветошь. По просьбе дедовой соседки Люды Мизинцевой и для порядка, пускай тётя Саня является им, если у неё возникнет желание.
Если В.Кобрин подумал о клинике, то виду не подал, напротив, принял опустевший сундук мертвеца и выдал бумагу о получении имущества покойного А.Гончарика. Завещание деда было получено чуть раньше, Людмила Мизинцева прислала адрес нотариуса, как обещала. Затем, в последующие недели призрак клиники стал регулярно являться и мне.
Пока я сидела, наглухо запершись в квартире, правила очередные опусы, бранилась с Валькой из-за десятков деревянных тысяч и кашляла без конца, ко мне стал регулярно наведываться в гости сам Владислав Илларионович со все более невероятными сведениями и предложениями. В первый раз Слава Кобрин посетил клиентку экспромтом, принёс букет осенних чайных роз, не повел ни ухом ни глазом, обнаруживши полный развал в квартире, только пообещал прислать медсестру, она же уборщица, поскольку безбожно оставлять даму в таком беспомощном состоянии. Затем он позволил себе сбегать в ближний супермаркет, откуда принес банку чая Earl Grey и огромный торт, который я потом жевала четыре дня подряд. Короче, Владислав Илларионович Кобрин произвёл благотворительные действа сначала, а потом изложил цель визита.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
