Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
Мы с папой выходим в коридор, и я прижимаю ладони к стене, как будто могу оттолкнуть прочь то, что накатывает.
– Как ты думаешь, о чем они говорят? – спрашиваю я у папы.
– Я не знаю, дорогая, – отвечает он. Я изучаю его лицо, темные круги под глазами, подсчитываю морщины вокруг его губ, которых не было еще месяц назад. Копна его волос почти такая же большая, как у Хелен Гринлоу. Мама могла сделать что-то нехорошее, и он бы принял это; но тот факт, что Джесс имел и все еще имеет такую власть над ней, такую связь с ней – убивает его.
Это всего лишь догадки с моей стороны, конечно. Папа этого не скажет, и вопреки тому, что я умоляла его открыться мне – я благодарна сейчас за то, как мужчины подавляют свои эмоции. Мои и мамины – это все, с чем мне нужно сейчас справиться.
Дверь открывается почти мгновенно. Это Грин.
– Вообще-то, – говорит она, – не могли бы вы войти?
Я готова Богом поклясться, что мама сделала косметическую подтяжку лица или нечто подобное за прошедшую минуту. Понятно, что она все еще не выглядит счастливой в прямом смысле, но это страдальческое выражение, которое она носила с тех пор, как пришла в себя, с тех пор, как узнала о случившемся с Джессом, – оно исчезло.
– Вы действительно можете так сделать? – спрашивает она Костелло, как ребенок родную мать.
– В двух словах, мы не будем выдвигать обвинение против кого-либо в смерти Джесса Брейма. У нас недостаточно доказательств, чтобы предъявить обвинение Хелен Гринлоу в чем-то более серьезном, чем причинение смерти из-за неосторожного вождения, в котором она уже признала себя виновной, и это не предусматривает тюремного заключения. С вами больше не будет никаких волнующих бесед, Хонор. Вас это теперь никак не касается, все кончено.
Вот почему мама так рада. В моей памяти всплывают слова Хелен: «Для обвинения в шантаже мне пришлось бы лично выдвинуть обвинение…» Когда отключили аппараты жизнеобеспечения Джесса, он забрал их тайну с собой.
Я изучаю маму, пока она смотрит на Костелло: на самом деле она не чувствует облегчения, она опустошена.
– Вы разговаривали с его семьей? – спрашиваю я, и папа вздрагивает, но мне нужно знать.
– Я лично ездила в Настед вчера и сообщила Мэдисон Брейм, что Королевская прокурорская служба никогда не доведет это дело до суда. В их семье все еще есть некоторое сопротивление. Дайте нам знать, если они вас побеспокоят.
Телефон – ниточка нашей связи с Клеем – ощущается горячим в моем кармане.
Полиция покидает комнату, и кажется – забирает с собой весь воздух. Мы не знаем, что друг другу сказать: как будто сам Джесс присутствует здесь, забравшись с ногами на кофейный столик. Папу тоже явно это смущает.
Во время обеда слышно лишь постукивание тарелок или чье-либо случайное чавканье. Мы смотрим в окно, словно это телевизор, а серые белки, прыгающие с ветки на ветку, – играют в каком-то захватывающем сериале.
– Никто не возражает, если я разомну ноги? – спрашивает папа. – Осталось еще где-то полчаса светового дня. А то я уже начинаю себя чувствовать немного молью. – Его рука ложится на дверную ручку прежде, чем он заканчивает говорить.
– Сходи пройдись. У меня есть мама.
Мы сидим перед окном и смотрим, как папа проходит мимо уродливой лиственницы и дуба. Полная прогулка вокруг территории занимает около двадцати минут в быстром темпе, и папа еле волочит ноги. Я склоняю голову на мамино плечо. Благодарность за то, что она по-прежнему у меня есть, затуманивает мои глаза.
– Ты собираешься встретиться с Хелен Гринлоу теперь, когда все закончилось? – Я чувствую, как напрягается ее тело, и отклоняюсь на случай, если вдруг надавила на нерв или что-то подобное. – В смысле, я понимаю, что ты не могла раньше, когда она находилась под следствием и все такое, но сейчас-то ты можешь, не так ли? Ты хочешь с ней поговорить?
Ее ответ звучит чем-то вроде бульканья, однако я знаю, каково это – быть настолько выгоревшей, что связать даже пару слов выше ваших сил, и не давлю на нее.
– У нас давненько не было неловких разговоров. – Я ерзаю на своем месте. – Мне нужно потолковать с тобой о Клее Брейме.
Мои слова будто распускают шов, который поддерживает ее лицо. Ее зрачки расширяются, и она подается вперед:
– Что ты знаешь о нем?
Не в моем состоянии судить о чрезмерности чьих-то реакций, но это не то, чего я ожидала.
– Знаю достаточно, – отвечаю я просто. Когда мама роняет голову в ладони, ее волосы падают вперед. Пятна серой кожи вокруг ее ушей, кажется, удвоились с прошлого вечера. Она бормочет что-то невнятное, похожее на: «Хелен пообещала». Что-то важное происходит в этот момент, однако выскочившие слова не имеют смысла.
– При чем тут Хелен? – спрашиваю я. – Ее там не было.
Мама поднимает глаза из-под взъерошенных волос. Я вижу только один глаз, но он пронизывает меня насквозь.
– Не было где?
Я пытаюсь скрыть раздражение:
– На похоронах бабушки. – Я беру мамины ладони с отросшими ногтями в свои, стараясь не смотреть на очертания прутьев под одеялом. – Где еще я могла с ним встретиться? Он хороший парень, мам. Знаю, у нас некоторая разница в возрасте, и ты, вероятно, не хотела бы, чтобы напоминание о Джессе болталось поблизости, и, я имею в виду – в любом случае это только начало знакомства, но у меня действительно хорошие предчувствия насчет него.
Мамины руки расслабляются в моих, и выражение ее лица снова меняется; теперь она старается подавить хихиканье. Разве это похоже на старание вести со мной откровенный разговор спустя столько лет?
– Малыш Клей! – восклицает она. Это странный способ описать пятнадцать стоунов[29] крепких мышц, однако полагаю, когда-то он был для нее ребенком.
– Он меня понимает, мам. Позволь мне дать ему шанс.
Ее сверкающие глаза говорят мне, что я прошу многого, и вероятно, слишком многого, и я на грани того, чтобы сказать – не волнуйся, я оставлю эту идею, я откажусь от него, когда мама расцветает в улыбке, которую я слишком хорошо знаю и только теперь вижу, какие усилия для нее требуются.
– Кто я такая, чтобы стоять у вас на пути?
– Спасибо, – произношу я. – Твое благословение многое значит. Теперь я просто обязана получить его у папы. – Она кусает губы, но это не останавливает их дрожь. Две алмазные слезинки скатываются по ее щекам. – Не волнуйся, я постараюсь обойтись с ним помягче.
Очередной стук в дверь. На этот раз – физиотерапия. Часы упражнений, во время которых мама кричит от боли. Она вернется плачущей от изнеможения и от того, что теперь у нее нет ноги. Самое меньшее, что я могу сделать, – это просто быть здесь, рядом с ней. Медсестра стягивает с нее одеяло и передает мне. Я наклоняюсь поцеловать маму, закрывая глаза, чтобы не видеть металлических прутьев.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
