Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
Именно благодаря этой литературной подушке безопасности, читая Радзинского, вы скорее будете слышать голоса Владимира Короленко, Петра Кропоткина, Виктора Чернова и других политических ссыльных вегетарианского XIX века, а не узников ГУЛАГа - Варлама Шаламова или Лидии Гинзбург. Однако не стоит думать, будто внешняя «плюшевость» делает «Случайные жизни» книгой умиленно-ностальгической или, хуже того, апологетической по отношению к советскому режиму. Ничуть не бывало - напротив, отсутствие надрыва и способность в силу этого сконцентрироваться на деталях делает воспоминания Олега Радзинского достоверным (и весьма, надо сказать, отталкивающим) слепком позднесоветской эпохи, исчерпывающе характеризующим систему борьбы с инакомыслием при Брежневе, Андропове и Черненко. А то обстоятельство, что на протяжении всей книги автор не забывает время от времени напоминать нам, что не всё на свете тьма, позволяет прочесть его книгу максимально вдумчиво и внимательно, не задохнувшись по дороге от болевого шока.
Александр Генис
Обратный адрес
Ненатужное остроумие и глубокий уважительный интерес к суетным объектам вроде холодца и футбола сыграли с Александром Генисом злую шутку, раз и навсегда определив его по ведомству легкой словесности. Для большинства читателей Генис (раньше - в компании с покойным Петром Вайлем, а теперь в одиночестве) был и остается патентованным поставщиком изящного и легкого чтения - утешительного и праздничного, но поверхностного и несерьезного. Однако считать эссеистику Гениса поверхностной может только тот, кому лень всматриваться в глубину За обманчиво легким слогом (страшно подумать, какого труда и таланта требует эта самая легкость) Генис прячет феноменальную способность фиксировать мельчайшие - но важнейшие - детали, и фантастический аналитический аппарат, способный синтезировать из этих деталей картину живую, объемную и имеющую, помимо прочих достоинств, свойство объяснять и интерпретировать реальность куда точнее и тоньше, чем иные «серьезные» труды.
«Обратный адрес» относится к респектабельному жанру современных мемуаров, в которых принято рассказывать не столько о себе, сколько о своем- о местах, о людях и книгах, которые были важны.
Рязань, в которой родился, и родители (отец - киевский еврей со знаменитого «Евбаза», «еврейского базара», мама - русская из Луганска), сделавшие из маленького Саши настоящего советского интеллигента -запойного читателя и профессионального держателя фиги в кармане. Рига, в которой автор вырос и выучился сначала в средней школе, а потом на «таком же филологическом факультете», и Нью-Йорк, красоту которого едва ли не случайно открыл им с Петром Вайлем парижанин Хвостенко. Проза Довлатова, на которой, как на наковальне, молодой Генис выковывал свою авторскую интонацию, и стихотворение Киплинга «Если», которое твердил, болея менингитом в детстве. Инфернальный второгодник Максик и «учительница первая моя» Ираида Васильевна со стальными зубами: Бродский, во время публичных выступлений честно читавший стихи, «пока под галстуком не расплывалось пятно от пота», и, конечно же, Вайль - половина генисовой души, лучший собутыльник, собеседник и соавтор, некогда избавивший писателя от страха творчества и позволивший милосердно заменить пугающее авторское «я» на безличное и потому безопасное «мы». Борщ, уверенно потеснивший в эмигрантских душах Достоевского («Второй приедается, первый - нет»), и загадочный японский суп «набэ», в свое время рекомендованный автору тем же Бродским...
Разбирая всю эту разноцветную ветошь (или, пользуясь выражением Людмилы Улицкой, «священный мусор»), разглаживая складочки, стряхивая пыль и любовно подгибая уголки, Генис, с одной стороны, выкладывает на плоскости контур собственной личности, куда более выразительный и характерный, чем любая - даже самая детальная - прорисовка, а с другой -выступает в роли эдакого локального божества, умеющего взглядом законсервировать, сохранить для вечности то, что обычно наиболее уязвимо, а именно - самую суть вещей: запахи, эмоции, случайно оброненные слова, ощущение чистого белого ватмана (на котором страшно писать - жаль портить), привычку обходить трещины на асфальте или шуршание фантика от конфеты «Коровка». И если кто-то считает всё это легковесным и поверхностным - ну, что ж, тогда я даже не знаю, что такое глубина.
Эндрю Уилсон
Кровь под кожей
Первая биография дизайнера Александра Маккуина - гения, гея, невротика, шотландца, мученика и самоубийцы - пересказывается, в общем, в одно предложение: «История мальчика из лондонского рабочего класса, который заплатил страшную цену за право войти в сияющий мир моды и там погибнуть». Автор книги журналист Эндрю Уилсон вообще всячески педалирует слово «страшный» - прямо в предисловии он обещает читателю «страшную сказку». Однако хотя этот образ удачно коррелирует с творчеством самого героя - готическим, безупречным и немного пугающим, в действительности получившаяся книга куда больше похожа на классическую историю успеха, с которой так плохо вяжется трагический финал.
Сын таксиста, шестой и последний ребенок в семье Ли Александр Маккуин появился на свет не в лучший для своей семьи момент: сразу после его рождения отец будущего модельера лишился работы и загремел в психушку из-за серьезного нервного срыва. Чтобы как-то прокормить родных, старшей сестре Ли (в семье мальчика предпочитали называть первым именем) пришлось бросить школу и пойти работать. В пять лет Ли упал лицом вниз, повредил челюсть и, по образному выражению одного из его будущих бойфрендов, приобрел «зубы как Стоунхендж». Дальше - школа в пролетарском районе (любимая забава - кидаться камнями в фургоны, где жили цыгане), мелкое воровство, лишний вес, домогательства учителя, сексуальное насилие со стороны мужа старшей сестры. В перспективе - какая-нибудь «честная и простая» профессия, которой желал для своих детей Маккуин-старший. Единственное утешение и отдушина - ковыряние в генеалогии собственной семьи, частично воссозданной, частично выдуманной матерью Маккуина Джойс, архивистом-любителем («Прошлое влекло Ли; ему казалось, что там интереснее и безопаснее. Наверное, там он находил убежище от суровой реальности и боли настоящей жизни», -глубокомысленно замечает биограф). А потом - стремительный, как взлет ракеты, рывок за рамки этой серой обыденности: сначала в консервативный мир мужской моды на Савил-Роу, а затем выше, выше - на «самый топ грот-мачты», как сказал бы Герман Мелвилл. Признание, награды, дружба и восторг знаменитостей, богатство, череда экзотичных любовников, наркотики, новые коллекции, еще награды, еще любовники, еще восторги, депрессия, смерть матери, смерть.
Как можно понять даже из приведенной короткой цитаты, «Кровь под кожей» Эндрю Уилсона - книга очень простая и местами наивная. Все авторские интерпретации подчеркнуто прямолинейны и бесхитростны, а бездна порока и отчаяния, в которую погружается (или, если угодно, в которую взлетает) его герой, вызывает у автора не столько священный ужас, который он довольно безуспешно пытается эмулировать, сколько доверчивое любопытство. В трагической же развязке биографии Маккуина Уилсону видится не величественная и мрачная поступь рока, но повод для разочарования и едва прикрытой досады - эх, сколького парень добился, а порадоваться-то толком и не сумел.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
