момент позади Белова и Шмидта послышались шаги. Князь вышел на крыльцо.
— Оружейная палата отдыхает, — нервно выдохнул он.
Камчатский авторитет, сам человек небедный, видимо, был сильно впечатлен несметными сокровищами, хранившимися в особняке.
— И что мы с этим будем делать? — спросил Князь.
Саша видел, как стремительно тают шансы избежать столкновения. Безусловно, Князь любил говорить красивые слова и был по-своему благороден, вот только благородство это имело четко определенные границы.
Белов понимал, о чем сейчас думает Князь — «а не оставить ли мне их здесь, рядом с пятью трупами? Мол, постреляли друг друга и все такое? Золотишко-то того стоит!».
Несмотря на поразительное внешнее сходство, во всем остальном он нисколько не напоминал Кондрашова. Профессор истории — тот сдал бы драгоценности в музей. А Князь…
Самое странное, что Белов его ни в чем не винил. Он знал, что в этом мире не так уж много людей, которые не потеряли бы голову при виде такого богатства.
— Я должен вернуть метеорит, — сказал Белов. — Остальное меня не касается. — Он помолчал и добавил: — Пока не касается.
Князь спустился с крыльца и подошел к Белову.
— Саня Белый! — сказал он, качая головой. — Когда ты приехал сюда, я думал, мы будем друзьями. Спокойно жить и не мешать друг другу.
Белов сделал шаг в сторону: теперь Князь перекрывал линию огня, как минимум, двум своим бойцам. У третьего был помповый «Мосберг», наверняка заряженный картечью, и парень не стал бы стрелять — из опасения задеть своего босса. Ну, а с четвертым… Словом, Шмидт знает, что делать.
— Я и сейчас предлагаю расстаться по-хорошему, — сказал Саша. — Нам нечего делить. Сдадим сокровища, и ты получишь ровно четверть, как положено.
Князь криво улыбнулся.
— Зачем мне нужна четверть, если я могу взять все? — спросил он.
— Шальные деньги никому еще не приносили счастья, — сказал Белов. — Вспомни Ерофея.
Князь глухо зарычал от ярости.
— Что ты мне тычешь этим Ерофеем? Я не хочу больше слышать эти сказки: «метеорит, проклятие…»! Бред, рассчитанный на слабонервных!
— Как знать? — тихо произнес Белов. — По крайней мере, Виталий был со мной согласен.
— Виталий? — Князь опешил, словно с разбегу ударился о бетонную стену. — Виталий? — повторил он и провел рукой по глазам, будто стряхивал невидимую пелену. — Его больше нет. — Секундное замешательство прошло, — и в душе Князя снова закипела черная злоба. — Знаешь что, Белов? Это ведь ты его убил! Убил, чтобы завладеть картой! А иначе — как ты нашел это место?
— Я здесь ни при чем, — спокойно ответил Белов. — И ты это знаешь. Просто ты ищешь оправдание тому, что собираешься сделать. Я был в подземелье митрофановского особняка и видел скелет Ерофея с лезвием, торчащим между ребер. Проклятие существует, и оно свершилось! Мне очень жаль, что пострадал безвинный человек, но эта кровь не на мне, а на них. — Он показал на лежащие тела. — Один из них убил твоего брата.
— Проклятие… — пробормотал Князь. Он что-то шептал про себя, но Саша не мог разобрать, что именно. — Проклятие! — Князь поднял голову и посмотрел Белову прямо в глаза. — Его нет. И я тебе это сейчас докажу. — Он стал медленно отступать.
Шаг. Еще один… Еще…
Теперь Белов и Шмидт снова стояли под прицелом четырех стволов. Бойцы Князя ожидали сигнала, и он мог последовать в любую секунду. Внезапно Шмидт переменился. Глуповатая улыбка исчезла с его лица, Дмитрий молниеносным движением вскинул руку и взял Князя на мушку.
— Сначала — ты! — сказал он. — Заодно и проверим насчет проклятия.
Ситуация достигла наивысшего напряжения. Хуже всего было то, что она казалась безвыходной. Шмидт и Белов не могли открывать огонь. Оба прекрасно понимали, что это — не выход. Пуля, выпущенная из пистолета Злобина, рано или поздно всплыла бы в материалах следствия, и это только ухудшило бы их положение.
В этом смысле позиция Князя и его бойцов смотрелась более выигрышно: наверняка их оружие не было зарегистрировано в милицейских картотеках.
Белов был связан рамками закона. Но тут уж ничего не попишешь! «Назвался груздем — полезай в кузов». То, что мог себе позволить Саша Белый, для губернатора Камчатки являлось неприемлемым.
И еще… Может, это звучало глупо, но, наверное, так действовал Сэрту, который он держал в руках. Белов чувствовал непреодолимое отвращение к Ерофею Кистеневу и черным делам, которые он творил; Саша просто не мог встать с ним на одну доску.
Выражаясь языком шахматистов, это был мат. Семь человек стояли друг напротив друга с оружием, взятым на изготовку, и боялись пошевелиться, чтобы не спровоцировать стрельбу. Никто не мог двинуться с места, но и опустить стволы тоже не могли. Белов и особенно Шмидт чувствовали, чем все это закончится. У кого-нибудь не выдержат нервы, и палец судорожным движением нажмет на спуск. Тогда…
В наступившей тишине послышался шорох. Затем — слабый сдавленный стон.
Князь обернулся. Мужчина в темном костюме медленно полз, оставляя на земле, покрытой высохшей и пожелтевшей хвоей, темный кровавый след. Князь обрадовался возможности выпустить, как в свисток, накопившийся пар. А может, просто хотел уйти из-под прицела?
— Вы что, его не добили? — грозно сказал он, вытащил из-за пояса пистолет и направился к раненому.
Белов, Шмидт и четверо бойцов остались стоять неподвижно. Дмитрий по-прежнему держал на мушке седую голову Князя.
В движениях Князя без труда угадывалась разбойничья повадка. Саша подумал, что точно так же и Ерофей Кистенев расправлялся со своими жертвами — решительно и жестоко. Авторитет подошел и нагнулся над мужчиной. Левой рукой схватил его за ворот пиджака и резко перевернул на спину. Правую руку с зажатым в ней пистолетом он поднес ко лбу раненого и… Князь внезапно остановился.
— Что это? — сказал он.
Полы пиджака распахнулись, и из внутреннего кармана выпал небольшой блокнот в темно-коричневом кожаном переплете. Князь открыл блокнот и увидел пожелтевшие страницы, исписанные кудрявым замысловатым почерком. На концах некоторых слов стояли давно позабытые «еры».
— Дневник Ерофея? Откуда? — Зрачки Князя сузились до размеров игольного ушка. Он обыскал раненого мужчину и нашел лист плотной бумаги, сложенный вчетверо, — карту. Даже при беглом взгляде на нее бросалось в глаза, что карта исписана тремя различными почерками: дед, отец и сам Кондрашов делали на ней свои пометки.
Князь закусил губу.
— Я хотел тебя пристрелить, — с сожалением сказал он. — И чуть было это не сделал. Нет. — Он убрал пистолет обратно за пояс и достал складной нож. Щелкнула кнопка, и узкое блестящее лезвие выскочило из рукоятки. — Пристрелить было бы слишком просто. Я вырежу тебе сердце. Только очень медленно.
