Опорожнив свой бокал, он сказал:
— Ну, Фанни, надевай синее, дорогая, оно тебе к лицу. Что бы ты ни решила предпринять, ты знаешь, что я помогу тебе деньгами.
— Спасибо, папа. — Дверь за ним закрылась.
Миссис Холл принесла легкую шаль и накинула ее на плечи Фанни.
— Твой отец, Фанни, рассказал мне о письмах.
— Я вернусь в Англию в конце месяца, мама.
В саду оглушительно квакали лягушки.
— Нам повезло, что мы смогли увидеть тебя. Но ты так мало пробыла у нас, — грустно заметила миссис Холл. — Я буду очень скучать по детям. И по тебе, дорогая Фанни.
Миссис Холл никогда не говорила о своем отношении к Горацию Харботтому, всегда называла его «дорогой Гораций», но, потягивая в темноте херес, она вспомнила день свадьбы Фанни и довольно ханжеское замечание:
«Я буду пить чистую воду Господню». В то время как гости пили хороший херес, точь-в-точь такой, как этот. Она вспомнила, как ее задела за живое подобная выходка в такой день. Нехорошие предчувствия усилились, когда Гораций не позволил Фанни приехать в Лондон и проводить семью в Индию. Миссис Холл опечалила перемена, происшедшая в дочери. Она вспомнила, как Фанни на последних месяцах беременности стояла возле куста жимолости, который рос у ворот их дома в Уэнтуотере, прощалась с семьей, просила, чтобы не беспокоились о ней, плакала и улыбалась, махая им вслед рукой. В Фанни всегда было что-то чистое: живой ум, вера в Бога, а более всего — ее доброжелательность. Она сохранила ее, конечно. Доброжелательность Фанни была видна сразу. Но… что-то изменилось в ее дочери. В ней появилось нечто сухое, противоречивое. Словно бы мир оказался не таким, как она ожидала.
— Фанни, дорогая…
— У меня есть план, мама. — Кто-то поставил лампу на подоконник, и ее свет падал на лицо Фанни. Миссис Холл увидела, что дочь хмурится. Индийские браслеты тихо звякнули, когда она залпом допила херес и поставила бокал на стол. — Для этого понадобится умение и вся моя выдержка, но у меня появился план, — сказала она. — Ты веришь в Бога, мама?
Миссис Холл удивленно посмотрела на Фанни. На протяжении многих лет она предпочитала вести себя легкомысленно. Семья ожидала от нее такого поведения, а решения иногда приходили сами. Все считали, что она не замечает этого. Она ответила:
— По правде говоря, Фанни, дорогая, меня очаровала индуистская религия. У них столько богов, праздников, ярких церемоний и веселья. Но именно у них принято, чтобы жены совершали самосожжение на могиле мужа. Это неправильно — варварский обычай. Ох, и мне нравится Будда — такой мирный, сытый бог. Они считают, что в прошлой жизни мы были бабочками или слонами. Мне кажется, что существует множество милых религий и мы все должны счастливо жить вместе. Но, Фанни, дорогая, ты должна обсуждать подобные вещи с отцом, а не со мной. Поскольку я слишком занята в этом мире, чтобы думать о другом. Ох, прости меня, Фанни, дорогой Гораций, конечно, церковник, и хотя ты сейчас не упоминаешь о Боге, как ты это делала в детстве, вспомни, как часто ты разговаривала с ним. Я думаю, что в этом вопросе ты пришла к какому-то определенному решению. Было бы очень странно, — она допила херес, — если бы жена приходского священника не верила в Бога. — Она покосилась на Фанни, но по ее лицу невозможно было что-то прочесть. — Но если у тебя возникли какие-то осложнения, то ты должна обсудить их с теми симпатичными квакерами, которые плыли с тобой на корабле. Они намного приятнее этого мерзкого молодого викария!
Фанни расхохоталась.
— Дорогая мама, ты, конечно же, умнее всех нас вместе взятых! — Ее браслеты звякнули, когда она подняла поднос с пустыми бокалами. — Если мне придется вернуться, чтобы снова стать миссис Гораций Харботтом, то у меня наверняка должен быть план.
Она остановилась на веранде, прислушиваясь к кваканью лягушек. Потом она продолжила:
— Эти симпатичные квакеры, о которых ты говоришь, говорят, что Бог — это любовь, мама. Если Бог действительно существует, я уверена, что он простит мне то, что я собираюсь сделать.
Она больше ничего не добавила.
Миссис Холл достаточно хорошо знала дочь, чтобы не пытаться расспрашивать ее. Она поняла, что Фанни что-то решила для себя.
— Если только ты не планируешь убить дорогого Горация, я думаю, Господь простит тебя.
Она снова увидела невеселую улыбку на лице Фанни. Взявшись за руки, они вернулись в дом. Слышались крики детей и перепалка сестер Фанни якобы по поводу карточной игры, а на самом деле из-за офицера индийской армии Его Британского Величества.
Ночью Фанни пришла в комнату матери, держа в руках свечу. Миссис Холл, в большом белом ночном колпаке, тут же проснулась.
— Что случилось, дорогая? Что-нибудь не так? — Фанни была в ночной сорочке с распущенными волосами. — Сядь возле меня, как раньше.
— Я хочу сказать тебе что-то, мама. — Фанни поставила свечу на маленький столик и присела на край маминой кровати. — Больше я этого не повторю и буду отрицать, что когда-либо говорила подобное, даже перед папой. Даже Розе я не скажу этого до своего смертного часа. Потому что у меня получится, только если об этом никто не узнает. Но я думаю, что все-таки должна кому-то рассказать об этом.
Миссис Холл молча ждала продолжения. Она не надела ночной колпак, не накрылась одеялом. Словно бы ее совсем там не было. Снаружи все еще квакали лягушки.
— Я решила стать квакером, мама. И не только квакером, но и проповедником, поскольку у них женщины занимаются этим наравне с мужчинами. Они говорят, что у меня есть к этому способности.
— У тебя действительно есть способности, Фанни. Ты одна из самых лучших женщин в мире, это нельзя скрыть.
Фанни вздохнула.
— Но ты видишь, — мать увидела ее напряженное лицо, — я больше не могу верить в Бога, мама. Если он существует на самом деле, то ему очень плохо служат многие его подчиненные. Он может прийти ко мне однажды, а может и не прийти. Между тем я в очень сложном положении. Я — жена викария. Поэтому я решила взять то, чему научилась у Горация. Мне стыдно говорить, но я возьму то, чему научилась у церкви, поскольку она просто кишит лицемерами, и использую это себе во благо. — Если миссис Холл была удивлена или возмущена, то она не подала виду. — Квакеры будут присматривать за мной. Я, конечно, не имею в виду, что мне нужен уход. Но они должны распространять свое учение повсеместно. Такое решение было принято в Уэнтуотере.
— Это очень сильно разозлит дорогого Горация, — заметила миссис Холл, явно преуменьшая степень возможной ярости Горация.
— Дорогой Гораций, — опять этот новый сухой тон, — никогда не мог удержаться, чтобы в присутствии герцогов и герцогинь не вести себя раболепно, а мой… мой учитель, если можно так выразиться, как раз и является герцогиней. Я бы не поставила на то, что его душа между религией и аристократией выберет первую. Он действительно будет в ярости. Но это значит, что я получу поддержу в Уэнтуотере. А мне она так нужна.
