– Нет, не жалуюсь. Я никогда не жалуюсь. – Он крепко обнял ее за талию, наслаждаясь ощущением ее сильных мышц под нежной кожей, и провел руками вверх по бокам до грудей. – Просто размышляю. Просто смотрю.
– Тогда прекратите это! Вам уже скоро уходить. Не теряйте времени даром.
– Фредегар и Хихред присмотрят за монастырем, обойдутся без меня. – Он закрыл глаза и лег на спину. – Сделай снова так своими волосами.
– Только если вы скажете, что я красивая.
– Ты красивая. – Он открыл глаза и удивленно взглянул на нее. – А ты в этом сомневаешься?
– А еще скажите, что вы никого еще не любили так, как любите меня.
– Я никого и никогда не любил так, как люблю тебя.
– Даже вашу мать.
Он рассмеялся:
– Даже мою мать.
– Даже мать Атульфа. – Сетрит наклонилась и легко, словно паутинкой, провела волосами по его груди взад и вперед; он вздохнул. – Ну же! – потребовала Сетрит.
– Этого я сказать не могу. Потому что сам не знаю, будет ли это правдой.
– Вы все еще думаете о ней. – Она передвинулась с подстилки на солому, ставшую их постелью.
Оба посерьезнели. Ингельд приподнялся на локте и, задумавшись, взял пальцами соломинку.
– Нет, пожалуй, нет. Все это было так давно, и мы были так молоды, а потом она умерла. Однако она была моей первой девушкой, и я думаю, что она была очень милой. – Он складывал соломинку снова и снова, пока она наконец не выдержала и не и рассыпалась на кусочки – А почему это тебя так волнует?
– Атульфа очень милым не назовешь.
– Атульф вульгарный юноша. Представляешь, когда он родился, мне было столько же лет, сколько ему сейчас. Тем не менее он на нее похож, и, думаю, поэтому я отношусь к нему терпимо.
Сетрит села, обхватив колени руками.
– Подвиньтесь. Щекотно сидеть задницей на соломе.
Он отодвинулся, освободив для нее место на подстилке.
– Она умерла. Мы живы. Жизнь коротка. – Он погладил ее по щеке тыльной стороной кисти. – А молодость еще короче. Жизнь дается взаймы, любовь – взаймы…
– Прекратите. – Она поймала его руку и, прижав к своему лицу, поцеловала его ладонь. – Подайте мне бутыль.
– Там осталось совсем немного.
Хлебнув тягучей жидкости, она поставила деревянную бутыль на пол, не удосужившись закрыть ее затычкой.
– Почему я не испытываю чувства вины?
Он опять приподнялся на локте.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, я насчет всего этого. Насчет Хирела. – Она широким жестом обвела их импровизированную постель и сплетенные ноги. – Я никогда не думала, что стану плохой женой. Но я плохая жена, и меня должна мучить совесть. – Она пожала плечами. – Но не мучит. Почему?
За девять месяцев, что они встречались, это был самый интересный вопрос из всех заданных ею. Он прекрасно знал, как аббат Донмута должен ответить на него: что она еще молода, что многого еще не осознает, что нужно искать ответы в догматах среди заповедей Господних и в молитве «Отче наш». Ne nos inducas in tentationem…[48] Не возжелай жену соседа своего. Но все это было слишком уж просто, и он не хотел обидеть ее. Пусть это остается для тех, кто во все это верит. Таких, как Фредегар, например. А жизнь человеку дается в аренду на слишком короткий срок, причем арендодатель всегда готов разорвать договор раньше срока…
– Почему вы не отвечаете?
– Не знаю, что тебе сказать.
Сетрит изогнулась и, словно кошка, прижалась щекой к плечу Ингельда.
– Теперь я испытываю невероятное облегчение. Я всю жизнь делала вид, что я хорошая, хотя знала, что внутри я на самом деле плохая. Я знала это всегда. Теперь же моя внешняя и внутренняя стороны совпадают и появилось ощущение, будто я сбросила с плеч тяжкую ношу. – Она подняла голову и заглянула ему в глаза. – Есть в этом какой-то смысл?
Он улыбнулся и покачал головой:
– У меня нет ответа на этот вопрос. Ты называешь себя плохой женой. Что ж, а я плохой священник и был таким всегда, но сейчас, когда я с тобой, я ближе, чем когда бы то ни было в своей жизни, к тому, чтобы стать хорошим человеком. – На глаза ему начали наворачиваться слезы, и он судорожно сглотнул, чтобы прогнать их. Она пристально смотрела на него, а он наклонился к ней и нежно взял ее лицо в свои руки, плотно прижав ладони к ее щекам. – Ты такая красивая, – сказал он; и снова к горлу подкатил тугой комок, и ему пришлось проглотить его, чтобы продолжить. – Как такой красивый человек может быть плохим?
Ответа на этот вопрос не существовало, и они оба понимали это.
Она отодвинулась от него и опустила голову.
– Я плохая, – повторила она, – и вам это нравится.
Он потянулся к ней и, повалив ее на себя, обнял так крепко, что у нее хрустнули кости.
Чуть позже, когда горячая волна страсти улеглась, она попросила:
– Расскажите мне опять про то, как мы убежим отсюда.
– Тогда иди сюда, поближе ко мне. – Он лег на спину, а она уютно устроилась сбоку, положив голову ему на грудь. – Давай отправимся на юг. Мы сядем на корабль и поплывем по океанским волнам вдоль берегов Иберии, а потом в Срединное море мимо Геркулесовых столбов.
– А там жарко? Жарче, чем здесь?
– Там жарко всегда. – Он подумал про карты на страницах книг Исидора и Адомнана в замечательной библиотеке Вульфхера, а также про столь любимую им древнеримскую поэзию, воспевавшую дары природы, музыку и веселых, вечно смеющихся дев. – Там у нас будут фиги, маслины и разные специи. И любое вино, какое мы только захотим.
– А как называется земля, куда мы отправимся?
– Она называется Земной рай. – Он вздохнул, и она прижалась к нему еще теснее. – Там нет греха, и все без стеснения ходят нагишом, как дети.
– И как мы.
– Да, – подтвердил он и поцеловал ее в макушку. – Как мы. В ручьях там течет мед, золотистый, как солнечные лучи, – его можно пить. А каждая маргаритка там сделана из жемчужин. И еще там живут удивительные существа. Например, Феникс, который вьет гнезда из веток ароматических растений.
– А кто такой этот Феникс?
Ингельд начал рассказывать ей. Но очень скоро дыхание ее замедлилось, она стала тихонько посапывать. Когда Ингельд убедился, что она заснула, он осторожно вытащил свою затекшую руку из-под ее плеча и лег рядом с ней.
Он не питал никаких иллюзий. Она была глупенькой, поверхностной, склонной к вспышкам озлобленности, которые он находил огорчительными. Однако в то же время в ней присутствовали чистота, детская жадность к плотским удовольствиям. Если она хотела то, что видела, то тянулась к этому, не пускаясь в рассуждения о морали. И сейчас она хотела его. «Ева в раю, – подумал он, – наверняка была похожа на эту девушку». Он никогда еще не был так счастлив. Он наклонился и нежно поцеловал ее в ямочку в том месте, где шея переходила в плечо. От ее кожи исходил сильный мускусный запах, и он с наслаждением глубоко вдохнул этот пьянящий аромат.
