Не знаю, что ощущала эта бедная рыба в последние минуты своей жизни, но когда я пришел в себя, то мои ощущения можно было сравнить с приведенным примером. По крайней мере, других аналогов я подобрать не мог. И первое, что я услышал в свой адрес, было всего одно слово, заставившее меня зажмуриться в надежде, что это сон: убийца.
Убийца.
Меня поразило не само обвинение, а холодная уверенность, с которой это было произнесено. И с этого дня начались допросы.
Вырванный из почти коматозного состояния (я пробыл без сознания порядка месяца), одуревший от смены обстановки, запахов и систематических допросов, я был похож на слепого щенка, которого оторвали от матери. Чего от меня хотят эти странные люди? Где я? И, пожалуй, самое главное: где Ольга? Где мой пушистый котенок?!
Постепенно я приходил в себя, и выводы были отнюдь не утешительными.
Первое — я все еще в Новороссийске. Если точнее — в психбольнице, из которой, как я понял, выпускать меня пока не торопятся. Второе — Ольга в Москве, за нее похлопотал отец, но, как я понял, она находится в аналогичном учреждении. Допрашивающие меня люди (то ли менты, то ли из органов госбезопасности) с усмешкой сказали, что ее отцу не терпится обсудить со мной кое-какие вопросы. Я так и не понял, что они имели в виду. И третье — наши «каникулы» в Красной Щели навели такой шухер, что на протяжении целой недели сообщения о них не сходили с первых полос газет и вообще были новостью номер один, выйдя даже на уровень международного масштаба. Однажды мне чудом попалась какая-то заметка о том, как один высокопоставленный милиционер (кстати, местный) расстрелял свою дочь, после чего забаррикадировался в квартире и держал осаду почти сутки. И представляете, это событие тоже связали с Красной Щелью!
Ладно, я отвлекся. Допросы продолжались с завидной регулярностью, но я, уже окончательно освоившись, решил выбрать единственно верную (на мой взгляд) тактику защиты. Убийца? Ладушки. Какие у вас, судари, доказательства?
И хотя моей многострадальной голове пришлось немало пережить, у меня все же хватило мозгов не рассказывать следователям правды. Зачем? Чтобы мне прописали двойную дозу лекарств и удлинили рукава рубашки? Благодарю покорно, мои вены и так вспухшие и уродливые, как дождевые черви.
Поэтому мои неизменные ответы на все вопросы были: «Не помню. Не видел. Забыл». Благо к словам у меня имелся весьма веский аргумент — пластинка в черепе. Очевидно, мои ответы приводили стражей правопорядка в бешенство, поскольку я, наверное, напоминал им Никулина в «Бриллиантовой руке»: «Споткнулся, упал, закрытый перелом. Очнулся — гипс». Они затребовали мою историю болезни, и их энтузиазм заметно сник, когда они узнали о перенесенных мною травмах.
(А собственно, что ты помнишь на самом деле?)
Ты помнишь?..
Тела моих друзей так и не нашли, вот почему менты зашли в тупик и так бесились. Дело оставалось открытым, а меня, для успокоения совести, пару раз возили на экспертизу. Как вы думаете, чем все закончилось? Ха-ха. Меня оба раза признали полностью вменяемым! Правда, нацарапали в конце заключения: «…страдает ретроградной амнезией». По-русски это — потеря памяти.
Вскоре меня перевели в другое отделение, почти все мои дырки залатаны. У меня оказались сломаны три ребра. Укушенная рука прошла сама собой. Нос вправили на место, но кривизна все равно заметна (кулаки у Вита что надо!). Хуже всего пришлось ноге. Кроме двух глубоких трещин в кости, у меня оказался серьезно поврежден мениск. В итоге врачи, посовещавшись, вынесли вердикт — остеохондропатия. А это — хромой на всю оставшуюся жизнь. Передвигаюсь я пока с палкой (хорошая такая, удобная палка), но это ничуть не смущает меня.
И вот наступил долгожданный день — отлет в Москву. Врачи неохотно отвечали на мои вопросы по поводу моих прогнозов и пожелали мне удачи. Кроме того, мне следовало каждый месяц являться на обследование в свою поликлинику для нейтрализации, как они выразились, «остаточных явлений». Явлений чего? Остаточных от чего? Если бы я знал.
Я смотрел в иллюминатор, и настроение мое становилось хуже и хуже. Я знал, что просто так меня не отпустили бы. Значит, произошло нечто такое, что кардинально перевернуло версии местных дядей Степ с головы на зад. Вот только что? Знаете, а я уже догадываюсь, какая цена за это заплачена.
Я давно уяснил для себя, что душа человека как колодец — глубокий колодец с чистой водой. И когда какая-то мысль неприятна тебе, ты прячешь ее в ящик и бросаешь на самое дно. Ты слышишь всплеск — и неприятной мысли как не бывало. Но она остается. Я знаю, что даже самый глубокий колодец имеет дно, и если что-то исчезло с глаз, это не означает, что оно действительно исчезло. И я знаю, что ящики, в которых заключены дурные мысли и чувства, гниют, и эта гниль может запросто отравить всю воду и сделать человека безумным.
С каждым днем мне все происшедшее со мной и Ольгой Соломатиной казалось длинным, захватывающим дух сном. Но о таких снах не хочется рассказывать своим близким. Это все равно что признаться в чем-то порочном.
Сны… В последнее время я видел их десятки, если не сотни. И я совру вам, сказав, что они хорошие. Вам страшно? Не бойтесь. Все уже позади.
Вчера мне приснилась старая цыганка. Она вошла ко мне в комнату в медицинском халате и с подносом в руках. «Попробуй это», — предложила она мне, сняв крышку. На подносе лежала голова Ди, и она улыбалась мне.
А сегодня ночью я видел во сне, как ко мне в окно стучится разлагающийся стервятник с лицом Дэна. Разбив окно, он провизжал: «Пенумбра Фаргаде!»…
Прилетев в Москву, я внезапно понял, что никто меня здесь не ждет. Кроме Ольги. Какое счастье, что она жива!
Я очень хочу увидеть ее.
Матери дома не оказалось, но соседи мне рассказали потрясающую новость. Оказалось, она познакомилась в магазине с какой-то тетей Галей, которая ей сообщила, что скоро на Земле наступит Армагеддон, и единственный способ спастись — вынести из дома все ценное, продать квартиру и уехать куда-то в Тверскую область, к таким же «братьям» и «сестрам», которые живут в полуразвалившейся церкви в ожидании летающей тарелки. По авторитетному мнению тети Гали, эта тарелка унесет их в лучший мир, нежели этот. Не знаю, какие аргументы использовала эта тетя Галя в разговоре с моей матерью, но та в тот же день вынесла из квартиры все мало-мальски ценное и уехала в свою новую семью, ждать тарелку. Занятно, правда?
* * *
Я зашел в квартиру, сразу почувствовав себя чужим. Комнаты пустые, только кровать, шкаф да пара ветхих стульев. Моя электрогитара, новенькая стереосистема, телевизор, диски с фильмами — все исчезло. Но я не расстроился, ведь, по большому счету, это все пыль.
Я сразу набрал телефон Ольги (странно, что его до сих пор не отключили). Трубку поднял отец девушки. Некоторое время он молчал, видимо, оглушенный такой сверхнаглостью. Потом он все же нашел в себе силы послать меня по известному адресу. Я пожелал ему того же, но в трубке уже слышались гудки. Что ж, и это не беда.
