Я услышала женский голос:
— Алло!
— Добрый день, — сказала я. — Попросите, пожалуйста, Бориса.
В трубке молчали. Меня, наверное, не понимали. Я начала подбирать свои немногочисленные английские слова и не могла вспомнить, как по-английски «просить», сообразила, что можно сказать «плииз», но женщина уже спросила почти по-русски:
— Это Москва?
— Нет. Я из Лондона.
Я услышала, как женщина сказала:
— Борис, рашн леди.
Я ждала.
— Слушаю, — сказал Борис. Голос у него был более низкий, чем я помнила, но я не слышала его уже тринадцать лет.
— Борис, — сказала я, — это Вера Бурцева.
— Вера! — обрадовался Борис. — Ты из Москвы?
— Я из Лондона. Я в гостинице. Сейчас скажу, как она называется.
— Никакой гостиницы. Я хочу тебя видеть!
— Я тоже.
— Одну минуту, — сказал он совсем по-московски. — Вечером у меня переговоры по гастролям в Австралию. Значит, у меня есть три свободных часа.
— Мы можем встретиться завтра, — сказала я.
— Завтра с утра у меня репетиция, потом обед с американским продюсером. Как я рад, что ты застала меня! Диктуй адрес гостиницы, я за тобой заеду.
Я достала карточку гостиницы.
— Улица Хаф Мун, по-моему, гостиница «Стар».
— Знаю, — сказал Борис, — это рядом с площадью Пикадилли. — Он задумался. — Мне до твоей гостиницы ехать минут сорок, потом мы с тобою поедем в мой клуб пообедать. Нет, это нерационально. Дорога у меня займет почти два часа. Лучше ты доедешь на метро, это близко, а из клуба я тебя отвезу. Ты лондонское метро знаешь?
— Я поеду на такси.
— Русские на такси не ездят, у русских мало денег.
— Такие русские, как я, сейчас, как и раньше, ездят на такси, и у русских много денег.
— Не заводись, — рассмеялся Борис. — Ты совсем не изменилась. Записывай. Только английскими буквами. Отдашь этот листок шоферу такси и не забудь у него взять чек.
— Диктуй.
Борис назвал адрес клуба и начал диктовать его по буквам.
— Я записала. Ты, наверное, забыл, что я изучала английский в школе и в институте.
— Проверяй по буквам, — потребовал Борис. — Я тоже учил английский в школе и в Консерватории, здесь я переучивался несколько лет.
Борис продиктовал по буквам. В десяти словах я сделала четыре ошибки.
Шофер такси привез меня по адресу, который я записала. Почти квадратные английские такси сразу выделялись из потока машин. Мода их не коснулась, и в этом, наверное, была разумная консервативность.
Клуб располагался в старинном четырехэтажном особняке, судя по форме окон и простоте архитектурных решений, это была постройка конца шестнадцатого — начала семнадцатого веков. Перед отлетом в Лондон я взяла у Риммы несколько справочников и альбомов по Лондону. Она всегда говорила: «От мужиков ничего не остается. Вещи, которые они дарят, снашиваются. От путешествий остаются хотя бы справочники и альбомы».
На доме не было никаких вывесок. Я нажала на медную кнопку звонка. Дверь открыл средних лет джентльмен в темном костюме.
— Миссис Бурцева? — спросил он, заглянув в лист бумаги на пюпитре.
— Есс, — ответила я почти по-английски.
Я поднялась с ним на второй этаж, он открыл массивную темную дверь, и я оказалась в небольшом зале. Слева была стойка бара, над которой возвышался джентльмен в точно таком же костюме и галстуке, как и встретивший меня.
Шторы на окнах были полуспущены, и мне показалось, что уже поздний вечер, тем более что на тех столиках, за которыми сидели мужчины, горели свечи. Ни одной женщины, отметила я. Если бы я встретила Бориса на улице, то никогда бы не узнала его. Полный рыжеволосый мужчина, с короткой стрижкой, в льняном пиджаке, больше похожем на плащ, чем на пиджак, шел мне навстречу. Наверное, мне надо было протянуть руку, но я обняла его и поцеловала. Сидящий за ближайшим столиком джентльмен пил кофе и читал газету. Он даже не поднял голову, чтобы посмотреть на нас.
Мы сели за столик.
— Я заказал то, что ты любила раньше, — сказал Борис, — но сейчас подумал, может быть, твои вкусы переменились?
— Вкусы не переменились, — заверила я.
— Я заказал бефстроганов. Но я могу переменить заказ. Вот карта. Выбирай.
— Пусть останется то, что ты заказал.
— Ты совсем не переменилась. Только прическа.
— Прическа совсем недавно.
— Она тебе идет. Ты стала совсем не похожа на русскую. Костюм от Версачи.
— Ты стал разбираться в моде?
— Не только в моде. Рассказывай. Я хочу услышать обо всем. Я знаю, что ты замужем, у тебя дочь.
— У меня дочь, но не замужем. Я разведена. Это для тебя плохо или хорошо?
— Это для меня хорошо.
— А ты женат?
— Да.
— Она из эмигранток?
— Нет. Она англичанка. Еврейка.
— Она не из семейства Идкиндов? — спросила я.
— Почему Идкиндов? — удивился Борис.
— Потому что в Лондоне я знаю одного англичанина-еврея, Идкинда, больше никого.
— Нет, она из Блюменфельдов. Это немецкие евреи. Ее дед эмигрировал из Германии в тысяча девятьсот тридцать третьем году, как только Гитлер пришел к власти. Она родилась в Англии.
— А кто она по профессии?
— Она, — Борис задумался, — она жена. Я с нею познакомился в Израиле. Мои родители живут в Хайфе. Она была студенткой медицинского колледжа. Она фармацевт, как и ее дед и отец, но, после того как вышла за меня замуж, она стала женой. Участвует в разных благотворительных фондах. Ее отец имеет несколько заводов по производству лекарств в Англии, в Израиле, в Америке.
— Твой тесть — богатый человек.
— Я тоже достаточно богатый, потому что вкладываю деньги, которые зарабатываю музыкой, в производство лекарств. Люди всегда будут болеть, и им всегда будут нужны лекарства. А ты работаешь учительницей или уже стала директором школы?
— Нет. Я президент судоходной компании.
— В своей школе? — не понял Борис.
— Нет. Суда моей компании ходят по всем морям и океанам.
Я впервые назвала компанию своей. Наверное, потому, что в том, как он предположил, что я стала как максимум директором школы, было явное снисхождение.
— Я не очень понял, — сказал Борис. — Я помню, что твой отец работал в морском министерстве, значит, ты перешла на службу в морское ведомство?
— Нет, отец создал частную судоходную компанию, она акционерная, но семьдесят процентов акций у отца.
