Теперь на глазах у обоих были слезы. Они обнялись и крепко прижались друг к дружке.
Глава двадцать первая
– Ну и что она из себя представляет? – поинтересовался Тристрам Халлет.
– Вы же ее видели, разве нет? В смысле, она ведь наверняка сюда заходила.
– Строго говоря, нет, хотя мы раза два и встречались. Я имею в виду, как с ней работается – или, правильнее сказать, под ней?
– Честно говоря, пока скорее под ней. – Нейл Дженкинс принял из рук Тани Халлет вторую чашку чая и печенье, смахивавшее на русский пряник, – У-у, вкусно. Впрочем, на заседаниях кафедры она всю эту клику держит в узде, что верно, то верно.
– Вы имеете в виду Дункана и его братию?
– Там теперь еще и Дунканов сыночек. А декан у нас все тот же, сиречь чем дальше, тем бесхребетнее и никчемнее.
– А что, профессорша разрешает называть ее Дебби?
– Да, однако чувствуется, что «профессор Абернетти» ей больше по душе. Что же касается учебного плана – ну, сами видели. Ричард вовремя смылся.
– Похоже, что так. Интересно, что он сам про все это думает.
– Ну, – протянул Дженкинс, – если он не совсем дурак, то думает, что ему крупно повезло. Тихо-мирно сменить институтскую бодягу на непыльную работу, да еще и подцепить по дороге дивную Данилову.
– Судя по тому, что я от него слышал раньше, «тихо-мирно» – это, мягко говоря, преувеличение. Да, обидно, что из этой их возни с петицией ничего не вышло.
– Да не было никакой особой возни. Хотя все равно обидно.
Танин славянофильский будильник на камине отзвонил половинку между четырьмя и пятью. Дженкинс поерзал всем своим тщедушным телом и глянул на наручные часы. Халлет поспешно спросил:
– А вам не удалось узнать, как там на все это отреагировали?
– Тристрам, милый мой, вам же прекрасно известно: как они там на что реагируют, никто и никогда не знает. В этом смысле ничего не переменилось. Ни там, ни здесь. Кроме того, я ведь раньше уехал из Москвы. Единственный дошедший до меня слух, да и тот довольно сомнительный, – это то, что брат прославленной Даниловой вроде как умер, непонятно отчего. Отравление свинцом. Неизлечимое заболевание. Такое, как вы знаете, в России-матушке не редкость, особенно по нынешним временам. Единственная новость, которую, по моим понятиям, можно считать достоверной, – это то, что, где бы он сейчас ни находился, в ближайшее время ему оттуда не выбраться.
Халлет проговорил:
– Выходит, Ричард поступился своим добрым именем – так он, по крайней мере, считает, – и все впустую.
– Ну, это уж я не знаю, во всяком случае он получил в награду упоительную Данилову, да и вообще, на целом свете всего-то найдется человек пять, которые в состоянии разобраться, что он наделал, когда поставил свою подпись под этой галиматьей.
– Верно. Только, к сожалению, именно мнением этих пяти человек он и дорожит.
– А один из них, конечно, вы, Тристрам.
– Был одним из них. Хотелось бы надеяться.
Дженкинс в ответ театрально приподнял брови, однако заметил, что Танин взгляд перемещается в его сторону, и притих.
– Что ж, по крайней мере теперь у него, бедолаги, есть возможность наслаждаться ее поэзией в любое время суток Да, кстати, помните его супругу? Что-то такое несусветное на «К», Клитемнестра или в этом духе.
– Корделия, кажется? Я, скорее всего, ее когда-то видел.
– У нее еще была такая манера говорить, что не приведи Господи. Через две минуты хотелось завыть и бежать куда глаза глядят. Просто жуть. Возможно, он вообще любитель таких вещей.
– Я не совсем понимаю, о чем вы, – довольно холодно произнес Халлет.
В соседней комнате, за прикрытой дверью, зазвонил телефон. Таня вскочила и бросилась туда. Дженкинс, сколь возможно бесшумно, поставил чашку и блюдце рядом со своей тарелкой на низенький столик – столешницу украшали фаянсовые плитки, представлявшие собой довольно своеобразные картинки к «Картинкам с выставки» Мусоргского. В маленькой гостиной было душновато, и на Дженкинса это давило. Он вообще-то уже собирался откланяться, но помешал телефонный звонок.
По счастью, Таня вернулась очень быстро, излучая радость.
– Это тебя, – сказала она мужу. – Ричард.
Халлет поднялся, – было видно, что он изо всех сил старается сделать это помолодцеватее, – и зашаркал к двери.
Когда он вышел, Дженкинс спросил:
– Как у него дела? Ну, вы понимаете.
– Почти без изменений. Послушайте, Нейл, раз уж выдалась секундочка: пожалуйста, приходите к нему как можно чаще. Ему так важно, чтобы его не забывали. Ричард старается изо всех сил, но он ведь почти все время в Брюсселе.
– Ну разумеется, Таня, я очень постараюсь, только боюсь, у меня сейчас тяжелые времена. Новая начальница, то одно, то другое…
