Даже спустя 70 лет после событий Первой мировой, несмотря на всю психологическую и физическую подготовку и условность отравляющих веществ во время тренировок, солдаты не выдерживали напряжения.
Так, на войсковых учениях в армии США в 1980-е годы с «применением ОВ» у 20 % участников «выявились психологические расстройства, включая тревожное состояние и панику, в результате чего они прекратили выполнять поставленные задачи. Кроме того, некоторые военнослужащие снимали противогазы из-за якобы сильного перегрева, проявляли крайне резкое недовольство из-за невыносимой жажды, вспоминали ужасы боевых действий, в которых участвовали в прошлом, чувствовали сильную слабость и страх смерти. В ряде случаев отмечались симптомы параноидального состояния и бреда преследования. У лиц, отстранённых по указанным причинам от участия в учениях, наблюдались такие явления, как дрожь во всём теле, сужение сознания, страх, стремление убежать, скрыться за пределами, как они считали, опасной зоны учений».
Вывод американских аналитиков:
«Применение химического оружия может резко усилить и без того высокие в боевой обстановке стрессовые нагрузки. Негативные психоневрологические реакции на использование ОВ и средств противохимической защиты способствуют значительному снижению возможности личного состава противостоять противнику».
Поэтому вполне обоснованными кажутся попытки красных командиров в 1930-х годах преодолеть страх перед химической войной на примере рекордов по пребыванию в противогазе.
Газета «Известия» от 11 августа 1936 года сообщила о необычайном опыте одного красноармейца:
«Вступив в ряды пограничников, забойщик шахты им. Горького Григорий Максимович Данченко начал тренироваться на длительность ношения противогаза. В начале июня он с разрешения командира части надел противогаз и пробыл в нём 11 суток. К большому огорчению тов. Данченко, ему предложили снять противогаз…
В 8 часов 30 минут 23 июля тов. Данченко вновь надел противогаз. С тех пор прошло уже 18 с половиной суток, а Данченко всё ещё в противогазе…»
Но это был не предел.
Газета «Тихоокеанская звезда» 10 октября 1936 года сообщила: «Красноармеец N-ской авиационной части Отдельной Краснознамённой Дальневосточной армии Георгий Александрович Воровин посвятил предстоящим выборам на Съезд Советов свой новый рекорд пребывания в противогазе. Красноармеец Воровин пробыл в противогазе 40 суток (!), снимая его только три раза в день по 15 минут для принятия пищи…»
Действие химического оружия довелось испытать на себе не только солдатам в окопах, но и мирным жителям. Его неоднократно использовала иракская армия при расправе с курдами в 1980-е годы, американцы применяли отравляющие вещества против вьетнамцев в середине 1960-х и против жителей Северной Кореи во время войны 1950–1953 гг.
Но первыми газы «понюхали» русские крестьяне в кровавом безумии Гражданской войны.
В июле 1921 года, во время подавления Тамбовского восстания, «М. Тухачевский применил против скрывающегося в лесах населения химическое оружие, обретя во всемирной военной истории сомнительный приоритет использования удушливых газов против мирного населения. Из-за задержки с противогазами первую газовую атаку произвели только 13 июля. В этот день артиллерийский дивизион бригады Заволжского военного округа израсходовал 47 химических снарядов. (…)
3 августа командир батареи Белгородских артиллерийских курсов доносил начальнику артиллерии Инжавинского боевого участка: „По получению боевого задания батарея в 8.00 2 августа выступила из с. Инжавино в с. Карай-Салтыково, из которого после большого привала в 14.00 выступила на с. Кипец. Заняв позицию в 16.00, батарея открыла огонь по острову, что на озере в 1,5 верстах северо-западнее с. Кипец. Выпущено 65 шрапнелей, 49 гранат и 59 химических снарядов. После выполнения задачи батарея в 20.00 возвратилась в Инжавино“».
Позднее химическое оружие неоднократно пытались запретить и на Вашингтонской конференции 1922 года, и на различных конференциях, созванных Лигой Наций, но всё могло иметь смысл лишь тогда, когда его применение сдерживалось угрозой ответных мер.
Профессор Андрэ Мейер в своём докладе Лиге Наций писал: «Народы не догадываются, перед какою ужасающею опасностью стоит человечество в случае новой войны». Другой эксперт, профессор Колумбийского университета В. Каннон, уточнял: «Газы прошлой войны были игрушкой, детской забавой по сравнению с тем, что мы увидим, если разразится новая война». По сообщению д-ра Хильтона Айрэ Джонса, новоизобретённые газы могут уничтожить целую армию так же легко, как «потушить свечу».
Несмотря на все эти пугающие предупреждения, на принятые соглашения и протоколы, подготовка к химической войне шла полным ходом. В 1920-е годы Германия, скованная условиями Версальского договора по рукам и ногам, искала выход в сближении с Советской Россией. Больше всего германское командование (да и советское тоже) интересовали вопросы вооружения.
На первом месте стояли развитие военной авиации, танковых войск и создание арсенала отравляющих газов. Причём средства, выделяемые на создание химического оружия, как это будет видно ниже, были ничуть не меньше, чем на танки и самолёты. А порой и превосходили их.
В качестве примера я приведу доклад начальника IV управления штаба РККА Берзина, датированный 24 декабря 1928 года, о сотрудничестве РККА и рейхсвера.
«Переговоры о сотрудничестве между РККА и рейхсвером, поскольку мне известно, начались ещё в 1922 году (точных данных в IV Управлении не имеется). Переговоры в то время велись членом РВС Союза тов. Розенгольцем и после длительного обмена мнениями осенью 1923 года приняли конкретную форму договоров.
а) С фирмой „Юнкерс“ о поставке самолётов и постройке на территории СССР авиазавода.
б) С командованием рейхсвера о совместной постройке завода по выделке иприта (акционерные о-ва „Вико“, „Метахим“, „Берсоль“).
(…)
Если договорами 1923 года немцы стремились стать поставщиками для нас в области авиации и химии и обеспечить за собой влияние на соответствующие отрасли нашей промышленности, то с этого времени они более всего заинтересованы в том, чтобы вскоре приобрести ещё большее влияние на русскую армию, воздушный флот и флот. Речь, как видно, идёт о влиянии на организацию и тактическую подготовку нашей армии.
В связи с этим немцы ещё в 1925 году соглашаются допустить 5 наших (на взаимных началах) командиров на свои тактические учения в поле и манёвры, а в 1926 году уже ставят вопрос о совещании по оперативным вопросам с целью выработки единства оперативных взглядов…
В том же году немцы заключают с нами договор об организации танковой школы в Казани и совместных газовых опытах в Подосинках (ныне „Томка“).
В настоящее время наши взаимоотношения с рейхсвером имеют конкретное выражение:
а) взаимного ознакомления с состоянием и методами подготовки обеих армий путём командировки лиц комсостава на манёвры, полевые поездки и на академические курсы;
