— Они хорошо держатся, — пробормотал Абдул-бек. — Сколько надо пуль, чтобы свалить одного русского?
— Если хорошо прицелишься, то хватит и одной. Разве они не такие люди, как мы с тобой. Что скажешь, Шагабутдин?
Тот обернулся, и тут же прилетевший осколок камня рассек ему лоб. Кровь хлынула, заливая глаза. Двое стоявших рядом нукеров кинулись помочь раненому. Один помог сесть, другой распахнул бешмет и оторвал кусок от рубахи, сделать повязку.
— Не повезло, — сказал, смутившись, Ильяс. — Зря я, наверно, его позвал.
— Не обернись он, камень ударил бы его в висок. Кто знает, что хорошо, что плохо в этом мире, кроме Аллаха.
— Думаешь, это он помогает мне целиться? А что же твой кровник, Абдул-бек? Где же этот храбрый Мадатов? Самое время тебе свести с ним счеты.
Абдул-бек поднялся в рост. Несколько пуль цвиркнули рядом, он обратил на них внимания не больше, чем на мелькнувших птиц. Слева на мосту кипела ожесточенная схватка, русские уже захватили первое укрепление и теперь штыками пробивали себе дорогу. Туда бежали на помощь сотни защитников. Стрелять было уже невозможно, да и сражаться могли лишь те, кто оказывался в первых рядах.
Справа батальоны, которые повел в бой Вельяминов, приблизились к самому берегу, но не решались еще спускаться, опасаясь, что окажутся в опаснейшем положении. Артиллерия била через их головы, пытаясь разбить завалы, цепи егерей залегли между камней, с ними-то и перестреливались друзья и нукеры Абдул-бека. Мадатова не было видно.
— Может быть, он остался в лагере русских?
— Мадатов? В лагере? Они обманули нас, Шагабутдин! Ярмул-паша и этот Мадатов! Они заставили нас спуститься с горы! Теперь на нее сядут русские!
Когда Абдул-бек выкрикивал последние фразы, он уже видел, как из-за утеса выбегают первые шеренги отряда Мадатова, как выкатывают пушки и ставят их параллельно горному склону…
Первый батальон броском сбил горцев, не ожидавших нападения сбоку, и кинулся им вдогонку, освобождая место для артиллерии. И вдруг Мадатов с ужасом заметил, что движение колонны расстроилось. Люди замешкались, а потом начали перепрыгивать невидимое до сих пор препятствие.
Валериан кинулся следом. Артиллерийский майор уже оглядывал глубокую и длинную рытвину, видимо русло ручья, сбегающего по весне с вершины горы к Манасу.
— Невозможно было раньше заметить, ваше сиятельство!
Рядом стояли расстроенные капитаны Корытин и тот егерь, что снимал акушинские караулы.
— А теперь пушки застрянут. За сучьями побежали к кострам, но они ведь тонки и коротки.
— Отсюда не достанете? — крикнул Мадатов артиллеристу.
— Вершину достану. Но они же все вниз спустились.
Валериан выхватил кинжал, не зная сам, для чего ему может понадобиться это оружие. Разве что закапывать им ложбину или же зарезаться перед фронтом.
Но тут из строя выбежал унтер, вымокший, облепленный землей от пяток до плеч. Очевидно, он не щадил себя ночью, подпирая и волоча пушки. Лица его Мадатов заметить и не успел.
— Ребята! За мной! — крикнул служивый, прыгнул в рытвину и присел, выгибая и напруживая спину. И тут же еще десятка полтора мушкетеров оказались рядом с ним и приготовились встречать колеса орудий.
Майор-артиллерист замешкался, не решаясь отдать приказ.
— Что ждете! — гаркнул Валериан. — Завалить их шинелями! Сверху сучья! Спасибо, друзья! А вы все к пушкам. Разом, немедленно и быстрее!..
Ермолов проскакал к батальонам, замершим у левого фланга.
— Товарищи! Остался один бросок! Князь Мадатов и апшеронцы с куринцами уже на том берегу реки! Разбойники убегают в страхе, спасаясь от их штыков! Вперед, друзья! С Богом!
Шесть орудий отряда Мадатова, торопясь, били прямой наводкой вдоль позиции акушинцев. Все баррикады, все завалы устроены были фронтом к берегу, в расчете, что противник двинется в лобовой штурм. Никто и не предполагал обходного движения, никто не готовился отразить наступление с фланга. Ядра и картечь летели беспрепятственно, каждый снаряд находил себе цель.
Валериан оставил у пушек небольшое прикрытие и повел батальоны вверх по склону, показывая, что собирается занять обе дороги. Одну, что вела в ближайший аул, другую, уходящую на следующий хребет, в главное селение общества — Акушу.
И тогда все побежали. Сначала снялся Султан-Ахмет хан, уводя за собою своих людей, за ним последовал его брат — хан мехтулинский. Поскакал акушинский кадий, окруженный нукерами. Бросились наверх и тысячные толпы, сгрудившиеся на берегу Манаса.
Кабардинцы оттеснили тех, кто защищал мост, и тут же, перескакивая полуразбитую баррикаду, за ними проскакали казачьи сотни майора Петрова, подкрепленные татарской конницей, что пришла от побережья вслед за Мадатовым. Их попытались остановить отчаянные всадники, постыдившиеся искать спасения в бегстве, но их было чересчур мало. Акушинскую кавалерию опрокинули, преследовали, окружили и вырезали до последнего человека.
На левом нашем фланге пехота с трудом перешла реку и поднялась на берег уже почти без потерь. Горцы, кто занимал оборону у первого рубежа, поднялись повыше в гору и еще надеялись удержаться в завалах.
Ермолов, не тратя слов, выхватил из кармана запасенные знаки отличия ордена Святого Георгия и, как когда-то на батарее Раевского, показал их солдатам. Зачастили барабаны, и шеренга за шеренгой скорым шагом пошли подниматься по склону, занимая линию за линией без стрельбы, одними лишь штыковыми ударами.
Абдул-бек разрядил ружье, оба пистолета, схватился за кинжал, но его потянул Ильяс:
— В аул, в аул, Абдул-бек! Там мы еще покажем им зубы! Пусть они еще попробуют взять каждую саклю!
Абдул-бек повернулся позвать Тагира, но увидел, как его старший нукер держит на руках обмершего младшего брата. Эльдар запрокинул голову, руки его обвисли. Шеренга русских, уставив ружья, приближалась к ним, обойдя развалины укрепления. Тагир обхватил юношу левой рукой, правой выхватил шашку, но успел только поднять клинок, как три штыка вошли в его тело…
V
— Ваше сиятельство! Его превосходительство генерал Ермолов просят вас приехать в аул.
Казацкий хорунжий был забрызган кровью и пылью, левый рукав чекменя держался на нескольких нитках, шапка улетела куда-то во время погони или же стычки, но усы топорщились лихо, и весело скалились молодые белые зубы. Десять верховых стояли за ним, такие же молодые, довольные и победой, и тем, что смогли ее увидеть с седла, а не с земли. Двое держали заводных лошадей.
Валериан подошел к одной, похлопал по шее. Невысокий гнедой маштачок захрапел и попятился. Парень, что привел его, ожег коня нагайкой по крупу. Тот было взвился, но Мадатов удержал его, сжав и скрутив поводья.
— Трофейный, ваше сиятельство! Хозяина Ерофей сбил, вот конек до сих пор обиду на нас и держит!
