— Мне все же хотелось бы проверить насчет Сокса, — сказала Хоуп, глотнув сладкого чая.
— Что ж, это возможно, — медленно проговорила миссис Абрамович, откинувшись в кресле. — И я заодно проверила бы собственные подозрения. Я стара, у меня уже нет сил, и я боюсь. Но куда я могу отсюда уехать? А вы молодая и сильная женщина, это видно. Сильнее даже, чем я была в вашем возрасте. И, готова поспорить, вас не так-то легко напугать.
— Да, это правда.
Старушка улыбнулась чуть ли не застенчиво:
— Когда жив был мой муж, наша квартира была больше, она включала и ту, где сейчас живет мистер О’Коннел. Мы занимали всю эту часть здания, у нас были две спальни, гостиная, столовая и кабинет. Но после смерти Альфреда нашу большую квартиру разделили на три. Однако при этом они поленились.
— Поленились?
Миссис Абрамович сделала еще один глоток, и глаза ее вдруг сердито блеснули.
— Да, поленились! Что еще можно о них сказать, если они даже не позаботились о том, чтобы сменить замки на дверях новых квартир — тех, которые когда-то были моей квартирой?
Хоуп кивнула и почувствовала, как внутри что-то напряглось.
— Мне очень хотелось бы узнать, что он делает с моими кошками, — медленно произнесла миссис Абрамович. Глаза ее сузились, голос окреп, и Хоуп неожиданно разглядела в этой женщине что-то внушительное. — Вы тоже беспокоитесь о своем Соксе. Есть только один способ узнать правду: зайти к нему в квартиру. — Приблизив свое лицо к Хоуп, она прошептала: — Он не знает об этом, но у меня есть ключ от его квартиры.
* * *
По ее лицу пробежала тень, и она спросила:
— Ну, теперь вы видите, насколько все было серьезно?
Каждый репортер знает приемы, позволяющие заинтересовать собеседника и заставить его разговориться. А может быть, они инстинктивно чувствуют, как можно вытянуть из вас самые сокровенные мысли. Однако в нашем случае она сама с самого начала направляла наши беседы в определенное русло, используя меня с какой-то целью. Но, пересказывая эту историю, и я использую ее.
Помолчав, она спросила:
— Среди ваших друзей среднего возраста многие высказывают желание изменить свою жизнь, стать не тем, кем они являются? Часто ли им хочется, чтобы произошло нечто такое, что покончило бы с монотонностью и смертной скукой их существования?
— Довольно часто, — ответил я.
— Однако по большей части люди лгут, говоря, что им хочется перемен. Перемены на самом деле пугают их. В действительности они хотят, чтобы вернулась юность. В юности человек готов к приключениям и перед ним большой выбор. А в среднем возрасте он уже начинает действовать с оглядкой. Мы выбрали определенный путь и должны идти по нему, да? Все решения становятся проблематичными. Мы не выигрываем в лотерею, вместо этого наш босс извещает нас о том, что снизил нам зарплату. Один из супругов, проживших двадцать лет вместе, говорит, что встретил другую или другого и хочет уйти из дома. Доктор, просматривая результаты наших анализов, недовольно хмурится.
— Вы имеете в виду Скотта и Салли?
— Для них этот момент наступил с появлением О’Коннела. Или, по крайней мере, О’Коннел ускорил его наступление. Могли ли они защитить Эшли? — Неожиданно она поднесла руку ко рту, и из груди ее вырвался сдавленный стон. Через секунду она справилась с собой. — И хотя они не говорили об этом вслух, в глубине души они понимали, что победа легко им не достанется.
35 Старый ботинок
Хоуп в нерешительности стояла с ключом в руке перед дверью квартиры О’Коннела. Миссис Абрамович в окружении котов притаилась в собственных дверях. Она жестами подгоняла Хоуп.
— Все будет в порядке, я покараулю здесь. Главное, не теряйте времени, — прошептала она.
Сделав глубокий вдох, Хоуп вставила ключ в замок. Она сама не понимала толком, что делает и зачем, что собирается найти или узнать. Повернув ключ, она представила себе, как О’Коннел появляется из-за угла и нападает на нее под покровом ночи. В воображении она слышала его дыхание у себя за спиной, его свистящий шепот. Сжав зубы, она сказала себе, что в случае схватки она так легко не сдастся.
— Поторопитесь, дорогая, — продолжала подгонять ее миссис Абрамович. — Выясните, что он делает с моими кошками.
Хоуп открыла дверь и шагнула за порог.
Она колебалась, закрыть дверь за собой или оставить ее открытой, — что, если О’Коннел вернется, пока она будет у него? Но в этом случае она так или иначе окажется в западне — не было ни запасного выхода, ни пожарной лестницы, ни какого-либо другого пути к отступлению. В результате она оставила дверь чуть-чуть приоткрытой — так она, по крайней мере, услышит предупреждение миссис Абрамович, если та сможет подать сигнал.
Хоуп осмотрелась. В квартире было грязно и неуютно. О’Коннел явно не обращал внимания на бытовые условия. Не было ярких цветных постеров на стенах, цветочных горшков на окне или многоцветных паласов на полу. Телевизор и стереосистема также отсутствовали. Лишь в дальнем углу виднелось несколько потрепанных руководств по работе с компьютерами. Обстановка была ветхой и аскетичной — ни дать ни взять монашеская келья. «Если все жизненные интересы О’Коннела сосредоточены в его воображении, — подумала Хоуп, — то это плохой знак». Этот человек жил не в том мире, где ел, спал и двигался.
Вдруг она поняла, что ей надо делать, — запомнить как следует все увиденное здесь.
В кармане куртки она нашла клочок бумаги и, взяв дешевую шариковую ручку с самодельного письменного стола, набросала план квартиры. После этого она занялась осмотром стола. Он представлял собой грубую деревянную столешницу, укрепленную между двумя черными металлическими шкафчиками-картотеками. На столе был ноутбук, перед ним деревянный стул с жесткой спинкой. Все отличалось спартанской простотой; Хоуп представила себе, как О’Коннел сидит здесь, освещенный металлическим светом экрана, поглощенный возникающими перед ним образами. Ноутбук, судя по его виду, был приобретен недавно, он был открыт и включен в сеть.
Хоуп прислушалась, не раздается ли каких-нибудь тревожных звуков в коридоре, и села за компьютер. Прежде всего она записала в блокнот марку и модель. Затем осторожно, как электромонтер, прикасающийся к оголенному проводу, тронула тач-пад в центре. Машина зажужжала, экран вспыхнул.
У нее перехватило дыхание: заставкой служил портрет Эшли. Изображение было немного не в фокусе — девушка была снята сзади и, по-видимому, второпях. Эшли, обернувшись, смотрела назад, очевидно встревоженная каким-то звуком, лицо ее выражало испуг.
Глядя на экран, Хоуп почувствовала, что дышит часто и неглубоко. Портрет, выбранный для заставки, говорил о многом, и ничего хорошего среди этого многого не было. О’Коннелу явно нравилось, что Эшли застигли врасплох и она напугана.
