На спидометре двадцать семь фунтов, а Фар Лап даже глазом не моргнул. Мало того, он даже дал на чай Мартину Борману, несмотря на то, что мерзавец не позволял нам курить в своем проклятом такси и всю дорогу до Палмерс-Грин трепался с дружками по мобильнику. Бритоголовый кретин.
— Ну, что на этот раз? — спросила я Фар Лапа, входя в очередной грязный подъезд. — Склад запчастей, который вылетел в трубу? Разорившаяся юридическая консультация? Какой прелестный уголок оккупировали смертократы на этот раз?
— Хей-йе. Похоже, пора посетить зубодера, Лили — детка. Следуй за мной, йе-хей! — И он взвалил на плечо свои деревянные побрякушки. Их с каждым разом становилось все больше.
— А это что за штуковина? — Пока мы тащились по ступенькам, я указала на раскрашенный шест.
— Вот эта? Пукамани, детка, шест смерти. — Он ткнул шестом в дверь с матовым стеклом и ввел меня в зал долгого ожидания.
— А, миссис Блум, — сказал Хартли. Он пытался прикрепить резинового кота Гарфилда[54]к двери. — Боюсь, мистер Картер pro tem[55] занят, но мы рады вас видеть. Со стороны мистера Джонса было очень любезно вас привести. Насколько я понимаю, долг Налоговому управлению выплачен полностью.
— Это действительно так?
— Не сомневайтесь. — Теперь, когда он об этом упомянул, я вспомнила, что уплатила все сполна. Я вечно путалась в денежных вопросах. — Позволю себе заметить, что теперь, когда все помехи ликвидированы, осталось только заполнить формуляры, проверить соответствие указанных в них фактов действительности и подготовить все необходимые бумаги.
— Только и всего? — съязвила я.
Хартли снисходительно улыбнулся.
— Боюсь, комната ожидания не слишком комфортабельна — в наши дни очень трудно снять помещение.
— И не говорите. — Я оглядела длинную узкую комнату. Вдоль стен стояли разномастные стулья: садовые из пластика, кухонные с плетеными сиденьями, мягкие офисные на колесиках. На стеллажах все еще лежали брошюрки о кариесе, фторидах, нитях для чистки зубов и прочих жизненно важных при испорченных зубах предметах. Я разглядывала привычные цветные плакаты с изображением ротовой полости, между которыми висели объявления частного характера: «Кошка ищет хорошую семью», «Семья ищет хорошую кошку». Наметился кошачий обмен. Напротив, между стульями, длинный низкий стол, заваленный стопками журналов «Вуманз релм», «Ридерз дайджест» и «Татлер». Похоже, здесь лечили зубы одни неграмотные снобки. О да, своей очереди ждут и мертвецы, но это, как обычно, команда призраков, лоскутные куклы без документов, со стертыми лицами, глядящие на вас сквозь залитые дождем стекла общественного транспорта. Разные «никто».
— И тем не менее, — продолжал Хартли, — прежние арендаторы оставили здесь кое-что для чтения, журналы и прочее, так что, пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Вы можете полюбоваться на нашего нюё, но только если вам действительно этого захочется. — И он исчез за очередной дверью с матовым стеклом, за которой клерки в костюмах разных эпох вертели в руках спирографы, возились с тамагочи, обменивались покемонами.
Фар Лап взял в автомате квитанцию с номером и протянул мне.
— Вот, Лили-детка, твой номер — 1347, - похоже, тебе придется подождать.
— Почему это мне? А тебе?
— Гм… мне время собирать пожитки, детка, хей-йе?
— Прости… ты что, хочешь здесь меня оставить?
— Я посмертный проводник, Лили-детка. Это мое ремесло. Но очень скоро ты не будешь мертвой, а мне пора быть где-то там.
— Где-то там?
— Я открываю новый ночной клуб в Камден-Тауне, это его название — «Где-то там». Потрясающее место, детка — поверь мне, просто закачаешься, йе-хей?
Могу ли я чувствовать себя как дома в этом временном месте? Абсурдная идея. Внезапно меня охватила тоска по Далстону, подвалу дома № 27 по Аргос-роуд, тоска по моим каждодневным занятиям. Даже по Жирам.
— Ну что ж, придется ограничиться компанией детей.
Фар Лап, причмокнув, втянул в себя щеки.
— Не-е, детишки пойдут со мной, йе-хей? Это не их круг, детка, совсем не их. Он только твой, Лили, только твой.
Лити был потрясен до глубины души.
— Ах, эти во-олны золотых волос и эти о-очи голубые… Все, что оста-алось от тебя — печаль. Одна-а печаль! — в его гагатовых глазках блеснули слезы. Он сделал несколько неверных шажков по вздувшемуся линолеуму, едва не упав в обморок, но Фар Лап подхватил его и сунул в свой мешок.
Грубиян тоже разволновался.
— Вали отсюда, старая толстая сука! Убийца проклятая! Ты, Майра Хиндли, давай проваливай! — Выкрикнув эти ругательства еще раз, он бросился к дверям. Последним, что я увидела — или я должна сказать «мы увидели»? — был хвост его енотовой шапки. Какого черта я ее купила? О да, я вспомнила: ему хотелось быть королем Дикого Запада.
Передо мной стоял один Фар Лап.
— Вот так, Лили-детка, йе-хей? Здесь у меня в мешке для тебя что-то есть… Если ты в самом деле решила уйти.
— На что ты намекаешь? — Я начала раздражаться. Никогда не любила прощаться.
— У тебя остался последний шанс сойти с круга, детка. — Его голос звучал с той особой ясностью, которая появлялась в моменты поучений. — Еще есть время прицепиться к крючкам и петлям благодати. Если ты этого захочешь. Если сможешь — всего на несколько мгновений — сконцентрироваться на главном. Поверь мне, Лили-детка, ты не пожалеешь.
Я посмотрела в его зеркальные очки и увидала там свое отражение — после одиннадцати лет в гробу я выглядела не так уж плохо, как можно было ожидать. Серо-голубые глаза, крупный нос, высокие скулы — за такие умереть не жалко. Густые блестящие светлые волосы. Нет, я выглядела совсем неплохо.
— А что у тебя в мешке? — спросила я.
Порывшись в плетеном мешке, он вытащил поочередно: изюм — с роскошной средиземноморской красоткой на коробке, апельсин, хрустящие хлебцы, шесть кусочков сыра, банку светлого пива «Топ Дек», лайм и наконец — батончик «Марса».
— Вот, Лили-детка, немного еды. Ты ведь проголодалась, верно?
— Проголодалась? Да я умираю от голода! — Я взяла еду из его сложенных лодочкой ладоней и рассовала по карманам пальто. Последним туда отправился батончик «Марса»: я знала, что выну его первым.
— Так, значит, тебе захотелось есть, детка, йе-хей?
Еще как. После всех этих лет невыразимо острая боль — чувство голода — снова терзала меня. Потребность в пище развязала химическую войну в реторте моего желудка.
— Теперь перестанешь думать о том, чтобы трахнуться — для разнообразия, йе-хей?
