— Демон Парпалус упомянул дату: тысяча девятьсот девяносто девятый год, то есть через две исторические эпохи, когда настанет эра Сатурна. Некий Владыка Ужаса сойдет с небес, и наступит затмение.
— Я помню ваш катрен. Тьма спустится с высоты, чтобы разжечь жестокие войны под предлогом благого дела. И помню дополняющий его другой катрен:
Quand le defaut du ciel lors sera,
Sus le plan jour le monstre sera veu:
Tout autrement on l'interpretera.
Cherté n'a garde: nul ny aura pourveu.
Когда ничтожно мало будет солнца,
Средь бела дня явится монстр ужасный.
Но из-за суетни, дороговизны
Его прибытие неверно истолкуют[43].
То есть когда тьма от затмения падет на землю, Владыка Ужаса станет видимым. Но его появление истолкуют ошибочно, и никто не сможет предвидеть надвигающегося кризиса.
Мишель бессильно шевельнул онемевшими пальцами. Ему было все труднее говорить.
— Я никогда не умел в полной мере прокомментировать строки, которые писал. Они рождались в глубине сознания, словно их диктовал демон.
— В таком случае я помогу вам. Что видно в темноте? Свет. И если при его появлении меркнет солнце, то он обладает огромной силой. Вот какое чудовище ваш недруг планирует выпустить над головами наших потомков. Это будет нечто, обладающее светом, равным свету солнца, которому он поклоняется.
Мозг Мишеля, как молния, пронзила жуткая строка: Придет смерть вместе со снегом, белее белого. И он вдруг понял, какой может быть смерть белее снега: это вспышка жарче солнца, которую не в силах вытерпеть человеческие глаза.
В воспаленном мозгу всплыли видения: катастрофические взрывы, от которых исходил нарастающий белый свет; целые острова в белом пламени; пламя, которое не было пламенем, но испепеляло сильнее, при этом разбрасывая яд на обе конфликтующие стороны. Даже в самом сердце земли те, кто предрекал триумф охотничьего, животного мужского начала, пытались сконструировать Око Бога, Митру, Абразакс, Гелиоса, Аполлона, Солнце. Они с радостью устраивали всемирный холокост[44], ибо были готовы принести себя в жертву хаосу и концу всех времен.
Вздрогнув, Мишель очнулся от бреда.
— Не знаю, хватит ли у меня сил, но когда-то тот, кто стал моим врагом, сказал, что я смогу помешать его планам. Для этого я должен встретиться на восьмом небе со своими заклятыми врагами и создать вместе с ними цепь любви. Тогда я смогу пересилить закон ненависти и перестроить космос по противоположному закону.
— У вас великодушный антагонист. Думаю, он назвал вам верное решение, хотя и очень трудное.
— Да, трудно заставить врага тебя полюбить, пусть и на мгновение.
— Дело не в этом. Самое трудное — узнать, кто твой настоящий враг.
— У меня их было столько… Но в особенности трое.
— Вчетвером, даже втроем, можно создать цепь любви. А вы действительно уверены в том, что те, о ком вы подумали, — ваши истинные враги?
— Да… я бы так сказал…
— Тогда как Маг вы должны вызвать их к жизни на восьмом небе, учитывая, что тот, другой Маг не станет сопротивляться. Это вполне возможно, ибо в том неслыханном мире они уже дали согласие на свидание с вами: ведь там время не движется. И битва с вашим врагом в самом разгаре… Каково ваше оружие?
Мишель нахмурил залитые потом брови.
— Гийом Постель настаивал на ритуале змея…
— Постель! Он совсем выжил из ума, но обладает тем же знанием, что и мы с вами.
В глазах Липарена промелькнула веселая искорка.
— Да, ритуал змея — это как раз то, что надо. Повторить действия змея, кусающего себя за хвост: соединить влажное и сухое, Селену и Гелиоса, женское и мужское начала. Думаю, ваш противник этого не ожидает. Кто будет с вами рядом?
— Наверное, никого, кроме демонов, планетарных духов и архонтов трехсот шестидесяти пяти сфер.
— Слабые союзники. В них отсутствует божественная искра… Но можно попытаться. Надо только найти настоящих врагов и постараться убедить их вам помогать.
Липарен в последний раз сжал руки Мишеля и поднялся.
— Мое присутствие больше не нужно. Вы скоро умрете. Вам страшно?
— Нет, не очень. Я боюсь только пропасти, в которую придется падать.
— Маг — создатель миров. Мир, в который вы попадете, покажется вам чуждым, но он будет чувствителен к вашим прикосновениям. Материя сна — как глина, из нее можно лепить. Лепите, и да хранит вас Господь. Придет день, когда Он призовет вас, признав частичкой божественной материи, и вы станете Его частью. Ведь астральный свет — только отблеск Его сияния.
Липарен направился к двери. Мишелю очень хотелось, чтобы он еще с ним побыл, но попросить он не решился. Только спросил:
— Куда вы теперь едете?
— Думаю, что еще раз сменю имя и поеду туда, где наша наука еще жива, чтобы помочь ей умереть достойно.
Он закатал рубашку и обнажил плечо с коричневатым крестообразным шрамом.
— Как видите, у нас с вами много общего. Передайте привет Ульриху, а потом убейте его.
Едва Мишель пришел в себя от удивления, как Липарен исчез. Раздались торопливые шаги вверх по лестнице, и через минуту у постели, с полными слез глазами, сидела Жюмель.
— Бедный мой! Доктор сказал…
Договорить она не смогла. Указав на пожилого человека в черном, который вошел следом за ней, она сказала:
— Это падре Видаль, как ты и просил. Хочешь исповедоваться?
— Да, через минуту. Сначала я должен спросить тебя кое о чем. Падре, вы можете чуть-чуть подождать за дверью?
— Да, конечно.
В руках у священника был какой-то сверток, но Мишель не успел разглядеть: может, помазание для соборования. Он отступил за порог, где его ждал мальчик, одетый в белое.
Жюмель вытерла глаза и опустилась перед кроватью на колени.
— О чем ты хочешь спросить, милый?
У Мишеля в горле стоял ком. Не сразу удалось ему сказать то, что хотелось:
— Жюмель, что есть в тебе такое, чего я не сумел понять? Что нас разделяет, хотя и кажется, что мы все время вместе?
Она сжала его руки.
— Не думай сейчас об этом, любимый, не время.
— Самое время. Ты любила меня?
— Да, очень.
— Но ты и ненавидела меня?
Жюмель разрыдалась. Он приподнялся на подушке.
