Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
Он хотел сказать «позора», но, взглянув на Фрола, осекся и замолчал. К радости опричника, помначкар пришел к нему на выручку и, заговорщически подмигнув, подошел к Фролу, уже не вязавшему лыка, обнял его за плечи и заговорил:
– Фролушка, голубь, сейчас эти добрые люди тело в церковь свою на отпевание сопроводят! Мы же ведь у себя предателя обрядом христианским чествовать не станем, верно? А они, смиренные и милосердные, готовы долг всепрощения исполнить да помолиться усердно за душу заблудшую!
Фрол зарыдал в три ручья, согласно кивнул головой, но затем забормотал:
– Но перстенек золотой да крест серебряный с тела я себе заберу… На память!
Его последняя реплика нашла у опричников полное понимание. Пожалуй, теперь им до конца стали ясны причины столь трогательной и нежной заботы этого помора об убиенном друге.
Помначкар свистнул, к ним подъехала простая телега, с нее соскочили бойцы, распахнули настежь дверь сарая. Они дождались, когда зашедший туда первым Фрол стащит перстень с пальца и крест с шеи покойника, лежавшего на куче соломы в центре небольшого и совершенно пустого помещения, вынесли тело, погрузили его на телегу.
Опричники уселись в возок, и небольшой кортеж тронулся к воротам. После того как они скрылись из виду, Фрол престал изображать пьяного, выпрямился и нормальным голосом произнес:
– Бойцы, на выход!
Из пустого, казалось, сарая, словно выпорхнув откуда-то из-под крыши, неслышно возникли четверо особников.
– У нас все прошло как по маслу, орлы-опричники ничего не заподозрили, – усмехнулся Фрол. – Что у вас?
– Четко по плану, – коротко ответил Лось, бывший одним из четверки.
– По трупу не догадаются об истинном времени смерти? – чуть озабоченно спросил Фрол.
– Да нет, он же как деревянный. Кураре, не что-нибудь! И пулевое отверстие в сердце аккуратно сымитировали, кровь почти и не вытекла. Так что пока – полный порядок! – спокойно доложил Лось.
А в это время за телегой, покидавшей усадьбу, из-за кустов, образовывавших внутренний сад, совершенно неприметные в своей серо-зеленой одежде, наблюдали двое леших.
– Понимаю, конечно, что собаке – собачья смерть, а все же жалко, что не в честном бою его, гада, положили! – задумчиво произнес один из них, провожая глазами тело.
– Уж тебе-то, Михась, насчет честного боя жаловаться грех! Ежели мне не изменяет память, то не далее как вчера ты имел блестящую возможность удовлетворить свою потребность в романтических поединках рыцарских, в одиночку грудь в грудь с толпой неприятелей сражаючись. Причем, как мне мнится, – на всю оставшуюся жизнь должен был удовлетворить. Так что ты уж лучше не выдрючивайся! – ответил ему другой.
– Да ладно тебе, Разик, к словам цепляться! Ты ж понимаешь: у меня за друга сердце болит!
Они дождались, пока за повозками не закроются ворота, и пошли обратно в свой блокгауз, чтобы продолжить вместе с бойцами подготовку к завтрашнему походу.
Когда опричники отъехали на некоторое расстояние от усадьбы, старший опричник, искоса поглядывая на следовавшую за ними телегу с бойцами, везущую тело, вполголоса, хотя их и так невозможно было расслышать со стороны из-за скрипа и грохота тележных колес, обратился к одному из своих товарищей:
– А ну-ка, толмач, спроси-ка у посла нашего дорогого, насладился ли он в полной мере созерцанием трупа врага своего заклятого?
Язык опричника изрядно заплетался: уж слишком забористое винцо было у того безутешного дружинника – недаром его так шатало, аж на ногах еле стоял! Толмач также не совсем внятно и с запинками перевел вопрос на английский. Тот, к кому был обращен вопрос, забормотал, как во сне, едва ворочая языком.
– Говорит, что выполнил он семейный долг, плюнул в рожу мертвого похитителя подлого земель и титулов ихних лордских, то бишь боярских, – после изрядной паузы объяснил толмач.
Беседа явно не клеилась, ибо собеседников все больше развозило на жаре. Когда небольшой кортеж достиг Малютиного двора, дружинники, сопровождавшие возок, по указанию поджидавшего их дворецкого сбросили тело возле входа в пыточное подземелье, тут же развернулись и укатили. Несколько опричников обступили труп, одетый в обычную серо-зеленую форму леших, и с нескрываемым любопытством и мстительным злорадством уставились на него. Мертвец был без берета, его рыжие волосы ярким пятном выделялись на темной земле. Из остановившегося рядом возка, пошатываясь, выбрались опричники, ездившие в Ропшину усадьбу, и также подошли к телу. Англичанин нетвердой рукой содрал фальшивую бороду, скинул шапку и парик из черных волос. Все присутствующие на несколько мгновений затихли, словно не веря своим глазам. Англичанин и лежавший на земле дружинник были похожи, как две капли воды.
– Да-а, – наконец протянул дворецкий, нарушив затянувшееся молчание. – Действительно, мать родная их бы не отличила. Недаром те олухи-дружинники и в кабаке, и в усадьбе князя Юрия, как бараны на заклание, на зов англичанина нашего спокойно шли да нам в руки попадали… Ай да Малюта! Ловко придумал, как поморов проклятых прищучить. Не только с десяток их мы положили при помощи дружка нашего англицкого, да еще и заставили тем самым своего же дружинника, ни в чем не повинного, казнить за предательство якобы! Так что уж отомстил ты, товарищ, так отомстил! Не только убил врага кровного семьи своей, за головой которого на Русь поехать и напросился, но и само имя его покрыл позором предательства во веки веков! Толмач, переведи!
Английский посол, двойник Желтка, бывший, как выяснилось, его близким родственником, лишившимся наследства и титулов из-за известных подвигов деда-лешего, бессмысленно улыбался и громко икал. Остальные прибывшие с ним опричники выглядели не намного лучше.
– Э-э, да вы, гляжу, уже победу-то нашу изрядно отпраздновать успели! Идите-ка, проспитесь, молодцы! И ты, лорд, иди почивать. Завтра с утра раннего тебе предстоит дело важное: завершить посольство исполнением долга перед королевой твоей и государем нашим и дар бесценный сопровождать. Вот тогда, по дороге через площадь, и полюбуешься еще раз на труп врага своего расчлененный, да голову его, на копье насаженную, чем сейчас палачи и займутся не спеша… Проводите гостя дорогого, а то, боюсь, сам он не дойдет. Наши-то, чай, во хмелю покрепче будут, а иноземцы эти совсем пить не умеют! – с чувством законной национальной гордости завершил свою речь дворецкий.
Солнце клонилось к закату. Маковки многочисленных церквей и теремов московских отбрасывали длинные тени, на пыльных улицах стало оживленнее, поскольку и трудовой люд, отработавший весь день с самой зорьки, и люд праздный, как следует отоспавшийся в самую жару, воспрянул духом и направился в свои избенки или кабаки для отдохновения и развлечения. На улочках, выходивших на площадь, где стоял Кривой кабак, также чувствовалась некая необычная суета. Сновали туда и сюда возки, шествовали вразвалочку группы добрых молодцев, от которых почему-то сторонились, вжимаясь в стены и заборы, простые прохожие. Меры безопасности вокруг кабака, и в обычное время гарантирующие полную уверенность и спокойствие находящимся внутри посетителям, были усилены: ряды оборванцев, сидящих на кабацкой площади, уплотнились почти вдвое. Те самые молодцы, от которых шарахались добропорядочные горожане, патрулировали площадь по периметру, проверяя ведущие на нее улицы. Все это свидетельствовало о некоем важном и чрезвычайном событии, проистекавшем в вышеупомянутом заведении общественного питания.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
