– Переведите их на счет ордена Лунноглазой.
Что?.. Боги, за что? За то, что всего лишь оступился?!
– Благодарю вас, – миролюбиво улыбнулся Жозеф цан Аванебих. – Только перед тем, как отсюда выйти, снимите этот предмет дамского туалета, а то местные полицейские могут вас неправильно понять.
Рурно стянул с головы чулок и сунул в карман.
– Идемте, я провожу вас, – предложил высокородный громила. – Чтобы ни у кого не возникло вопросов, что вы здесь делали. Прогуляемся вместе до Корабельного банка, я вам кое-что расскажу по дороге.
– Успеете? – безучастно поинтересовался несостоявшийся убийца.
– «Золотая королевна» без нас не уплывет.
Они выбрались из камеры в коридор. Из кармана у монаха свисала черная шелковая тряпка.
Появился подлец Мервегуст, а вскоре и подлец Сунорчи очнулся.
– Кто меня?.. – был его первый вопрос.
– Один славный человек. Наш знакомый «бродячий кот». Применил какие-то храмовые штучки, чтобы сюда пробраться. Он, как выяснилось, охотился на Луджерефа, но Жозеф его уболтал, договорились по-хорошему.
«Сволочи вы, боги», – тоскливо подумал хасетанский мошенник, привалившись к стенке и прикрыв глаза, чтобы не смотреть на постылые цепнячьи рожи.
Все шло к тому, что ему уже без разницы, прогневаются на него Пятеро или нет.
У Темре все было как обычно. Работы невпроворот, как всегда в это время года. Вернее, как во все времена года, если только хаддейна не находится в состоянии полного покоя, что бывало нечасто. Впрочем, даже в такие периоды порой обнаруживались наваждения, успевшие воплотиться до наступления затишья.
Клан Гартонгафи просил денег, мешая улещивания с попреками и обвинениями в адрес «очужевца».
В газетах писали, что территория вокруг Овечьей горки перестала быть неприживным районом: в ближайшем будущем все развалюхи там снесут и построят новые жилые кварталы с магазинами, закусочными и молельнями. Родственники Темре подумывали о том, чтобы перебраться туда всем скопом из нынешней тесноты на улице Колеса.
Котяра вначале ходил мрачный и непонятно чем недовольный. То ли тем, что рука не поднялась прирезать бандита, поскольку тот был безоружный и скованный, – и таким образом он проявил излишнюю мягкотелость. То ли тем, что не прирезал, хотя это стоило сделать из соображений милосердия, так как, по словам Жозефа, в Иллихее Луджерефа ожидала крайне жестокая казнь, – и таким образом он проявил излишнюю безжалостность. Похоже, его угнетало и то и другое сразу, он в этом не на шутку увяз, но потом с ним обстоятельно побеседовал кто-то из преподобных, и Джелган наконец-то успокоился.
Убийца наваждений осторожно выспросил, что ему сказали: «Ты все сделал правильно, как пристало «бродячему коту» – выследил и настиг бандита, отплатил ему за Тавьяно, а дальше пусть события идут своим чередом. События сами разберутся, куда им идти».
Тянуло поговорить с Клесто, но Темре не видел его с тех самых пор, как они расстались под акведуком. Несколько раз по всем правилам приглашал его в гости, однако Смеющийся Ловец не отзывался и не приходил. Неужели он сейчас настолько занят, что даже полчаса ему не выкроить? Или, может, забыл? Ходит теперь пить кавью к кому-то другому? От этой мысли становилось грустно, хотя не далее как несколько месяцев назад Темре чего бы только не отдал, лишь бы раз и навсегда от него отделаться.
На другой день после событий у Овечьей горки он разыскал Харбо, брата Джаверьены, и рассказал ему, что случилось с сестрой, умолчав лишь о том, что ее забрал Дождевой Король, – а то ведь неизвестно, как все повернется, лучше заранее парня не обнадеживать. После этого, порасспросив отставных гильдейцев, у которых были свои предприятия, он подыскал для Харбо неплохо оплачиваемую работу. Брата девушки, выручившей убийцу наваждений, охотно взяли в мастерскую по ремонту швейных машинок, тем более что он оказался хорошим наладчиком. Заодно Темре уговорил его перебраться из трущоб в недорогой, но приличный квартал, даже внес авансом плату домовладельцу.
Харбо приходилось тормошить, тащить, уговаривать, гибель младшей сестры его подкосила. Как выяснилось, Джаверьене было всего-то двадцать лет. Порой, когда Темре размышлял на досуге об этой истории, то на него тоска накатывала, то кулаки сами собой сжимались, хотя кого здесь бить-то? В том-то и дело, что некого.
У Сой он до отбытия иллихейцев на родину побывал дважды и оба раза заставал у нее Жозефа цан Аванебиха. Нечему удивляться… Но, как ни странно, ревность его больше не мучила.
Исподволь пришло осознание, что они с Сой и впрямь уже расстались, и жизнь теперь у каждого своя, и друг от друга они больше не зависят. Темре долго мечтал о том, чтобы этот перелом наконец-то свершился, а сейчас просто отметил его как что-то само собой разумеющееся.
Недавно еще раз ее навестил. Она была непривычно серьезная, начала расспрашивать о Джаверьене, он отвечал коротко и сдержанно.
– Тебе тоже тяжело? – вздохнула бывшая жена. – Я думаю иногда о том молодом человеке, его звали Варват Чемхет, Жозеф немного рассказал о нем, когда я спросила… Если кто-то за тебя умирает, потом живешь как будто в его тени – у тебя нет такого чувства?
Возвращаясь домой в вагоне трамвая с обтянутыми кожей морских овец старинными сиденьями, он решил, что это уже другая Соймела, раньше он ее не знал. Соймела, которая начала взрослеть?
Зато осуществилась его давняя мечта: он подружился с Ким Энно. Инора решила пожить в столице и сняла квартиру вблизи Медной улицы, поскольку Кайри осталась в школе при драконьем монастыре.
Вначале она, разговаривая с ним, сильно смущалась. Темре в конце концов выяснил, в чем дело: это из-за Демеи.
– Вы же ее видели, – пробормотала Инора, глядя в чашку с крепкой кавьей. – Слышали все, что она болтала… Это же я когда-то ее придумала.
– Ну и что с того? – пожал плечами убийца наваждений. – Воплотилась она не потому, что вы ее придумали, а мы уже говорили почему. На то вы и мастер рамги, чтобы всякое выдумывать, а я не госпожа Лайдо, чтобы вцепиться в какую-нибудь произвольно выбранную частность, закрыв глаза на все остальное, и раздуть из этого невесть что.
Когда он упомянул Арьену, собеседница погрустнела и сникла.
– Кстати, я нахожусь в таком же положении, как вы, – сообщил Темре. – И не вижу в том никакой трагедии.
– Каким образом? – Она удивленно вскинула ресницы. – Вы тоже сочиняете рамгу?
– Нет, но я гронси из клана Гартонгафи. Знаете, кого у гронси называют очужевцами?
– Да, да… – Она закивала.
– Ну так вот, мои почтенные родственники налепили на меня определение «очужевец» и теперь с этим определением увлеченно воюют, нисколько не вникая в то, чем я живу на самом деле. Примерно то же самое, что сделала по отношению к вам госпожа Лайдо. От этого одно лекарство: согласиться, чтобы оно было таким, как есть, раз ему зачем-то нужно таким быть, и не придавать этому значения. Тогда и мороки с этого плодиться не будут. Они всегда появляются из-за чего-нибудь значительного – то есть того, что кажется нам таковым, будь это страх перед темной кладовкой или мелкая давняя обида.
