— Не было контракта?
— Не было. — Она вновь посмотрела в зеркало заднего вида. — Ладно, мистер журналист. До Гатуика два часа езды. Можете использовать их, чтобы представить ваше дело.
Джейк посмотрел на Мелиссу.
— Мне может потребоваться помощь.
Между тем Мелисса продолжала смотреть назад, щурясь в свете приближающегося света фар.
— Черт, — пробормотала она. — Кто-то едет за нами. Скорее!
Диана выжала сцепление, и старый «ягуар» устремился вперед, едва не столкнувшись с грузовиком.
— Извините, — сказала она.
Пока Мелисса постоянно оглядывалась назад, Диана, поджав губы, слушала рассказ Джейка о неприятных инцидентах в магазине Блоджетта, а теорию Джейка о продюсерстве и о том, что у кого-то есть личная заинтересованность в том, чтобы сохранить нынешнее положение вещей. Он говорил о несправедливом отношении к Марло со стороны историков, напомнил об «Уголке поэтов». Надо отдать должное Диане — она их не высадила. Более того, она даже согласилась с тем, что Марло давно следовало поместить в «Уголок поэтов». Наконец Джейк изложил все свои аргументы и посмотрел на Мелиссу, которая пожала плечами.
— Дальше решать тебе, — сказал Джейк. — Теперь твоя очередь.
— Нет, не надо, — взмолилась Диана. — Опять о Марло?
— На самом деле речь пойдет о его сыне, — ответила Мелисса.
— Что? О чем вы говорите? У Марло не было детей.
— О которых нам известно. Однако я нашла документы в архиве Поулсена, свидетельствующие о другом.
— Мелисса нашла «Г» из списка Льюиса, — пояснил Джейк. — А также «У».
Диана повернулась назад, чтобы посмотреть Мелиссе в глаза. Джейк схватил руль.
— Подождите минутку. Ничего не говорите. Вы пытаетесь связать Марло с таинственным «У. Г.» через Гербертов?
— Получается весьма убедительно, — не сдавалась Мелисса.
И она рассказала скептически настроенной Диане об отношениях Мэри и Марло. Диана с ошеломленным видом выслушала посвящение.
— Следует иметь в виду, что никто (во всяком случае, речь идет о членах Академии, за исключением Сунира) никогда не смотрел на сонеты с точки зрения такого рода любви — мужчина в ссылке, мечтающий о женщине, с которой он не может встретиться, и отец внебрачного сына, которого он никогда не сможет обнять, так что остается лишь восхищаться им издалека. Десмонд Льюис был прав, доктор Паркер. И если мне позволят, я сделаю это темой своей диссертации.
— Ну так рассказывайте, — сказала Диана, угрюмо глядя на шоссе. — Я вас слушаю.
— Марло написал в своем посвящении Мэри «.. И мы, владеющие лишь прибрежным миртом Венеры и вечнозеленой лавровой гирляндой Дафны на самой первой странице поэмы, обратимся к тебе, Госпоже Всех Муз, за помощью. И в конце твоя благодетель переживет саму благодетель, переживет даже вечность». А теперь сравните эти слова с самыми первыми строками на самой первой странице вот в этой книге — сонет номер один. — Мелисса прихватила с собой сонеты, очевидно, из архива. — Вот послушайте. — И, включив свет в салоне, она прочитала:
Мы урожая ждем от лучших лоз,
Чтоб красота жила, не увядая.
Пусть вянут лепестки созревших роз,
Хранит их память роза молодая.
А ты, в свою влюбленный красоту,
Все лучшие ей отдавая соки…[115]
— Звучит так, словно написано одним и тем же автором, — согласился Джейк.
— В первых строках формулируется главное желание любого мужчины: «Мы урожая ждем от лучших лоз». «Урожай» — речь о потомстве. О сыне, — покраснев, сказала Мелисса. — Как в его посвящении Мэри. «Урожай от лучших лоз». — Она выразительно подняла палец. — От красивых, наделенных талантами женщин. От такой, как Мэри Сидни, самой прекрасной из всех. А потому он пишет: «Чтоб красота жила, не увядая». Сравните с Шекспиром и его несчастной женой Энн Хатауэй.
— Ну, она ведь получила «вторую по качеству кровать», — заметил Джейк.
— Заткнитесь, — прорычала Диана. — Пусть она продолжает.
Мелисса показала Джейку язык.
— В любом случае, следующие строки показывают то, чего мужчины боятся больше всего: «.. вянут лепестки созревших роз», иными словами, молодые стареют и умирают, но все мужчины надеются, что «хранит их память роза молодая». Что может быть очевидней — «роза молодая»? У Шекспира не было наследника. И далее он наставляет мальчика — издалека, — возможно, ему стало известно о его детских проказах.
Диана продолжала молча вести машину. Мелисса была настолько поглощена своим рассказом, что уже ни на что не обращала внимания.
— Первые десять сонетов и многие другие приобретают иной смысл, если они обращены к таинственному сыну, — быстро говорила Мелисса, — а вовсе не к неизвестному любовнику мужчине, как принято считать. Даже посвящение свидетельствует об обращении отца к сыну, когда звучит пожелание удачи в будущей жизни. И среди прочего, сообщает мальчику, что его отец жив. Кстати, не только в первых десяти сонетах говорится о любви находящегося далеко отца.
Мелисса вновь взялась за книгу.
— Сонет тридцать шестой, последние шесть строк:
Как осужденный, права я лишен
Тебя при всех открыто узнавать,
И ты принять не можешь мой поклон,
Чтоб не легла на честь твою печать.
Ну что ж, пускай!.. Я так тебя люблю,
Что весь я твой и честь твою делю!
Вот видите? Он не может признать сына. И снова в сонете сто двадцать четвертом:
Когда б любовь рождало положенье,
Бастардом жить бы ей, без всяких прав.[116]
Она положила книгу и выжидательно посмотрела на Диану и Джейка.
— Папа, помнишь, как я раньше удивлялась по поводу «бастарда»? «Как осужденный, права я лишен тебя при всех открыто узнавать».
Джейк почесал затылок и сказал:
— Я понимаю, о чем ты говоришь. Поразительно, как в течение многих веков это было у всех на виду, но никто ничего не замечал.
— Чего никто не замечал? Что если взять песок и достаточно хорошо его нагреть, то можно получить алмазы? — вызверилась Диана.
— Никто не замечал потому, что не хотел замечать, в том числе и Чамберс, — столь же резко заявила Мелисса. — Так бросал или не бросал Шекспир свою жену и семью в тысяча пятьсот восемьдесят седьмом году, не проявляя ни малейшего интереса и заботы? Он даже отказывался платить по их счетам и давать деньги. И эта информация носит официальный характер, доктор Паркер.
