Книга Старше - Дженнифер Хартманн

— Ты знаешь, что я люблю тебя. Но этого недостаточно.

— Должно быть. Мы справимся.

— У нас нет такой власти, Комета. Мы не подходим друг другу.

Я покачала головой, не соглашаясь с ним.

— Мы подходим друг другу по всем параметрам.

Обхватив ладонью мой затылок, он крепко поцеловал меня в лоб, а затем отстранился. Он держал меня на расстоянии вытянутой руки, обхватив мои плечи обеими ладонями и наклонившись вперед, чтобы заглянуть мне в глаза.

— Послушай меня. Если бы я видел выход из этой ситуации, я бы воспользовался им. Я бы, черт возьми, ухватился за него и навсегда заключил тебя в свои объятия. Но карты легли не так. Тебе девятнадцать лет, а мне тридцать шесть, — сказал он. — Твоя жизнь только начинается. Ты должна быть достаточно смелой и начать все сначала.

Мое лицо исказилось от боли.

— Я хочу начать все сначала с тобой.

— Как? — Вопрос был полон страдания. — Я не могу жениться на тебе. У меня больше не будет детей. Мне уже почти сорок, Галлея, а ты стоишь на пороге яркого, насыщенного будущего.

— Мне не нужны брак и дети, — возразила я.

— Ты говоришь это сейчас.

— Я буду говорить это всегда. Все это не имеет значения.

— Остановись. Пожалуйста, остановись и подумай. — Он сжал меня крепче. — Все твои мечты. Все твои планы. Ты не можешь пустить их по ветру из-за чувства, которого вообще не должно было существовать. Чувства меняются и угасают, но потерянное время необратимо. Однажды ты проснешься и поймешь, что отказалась от всего важного в жизни, и ради чего? Отношений с отцом твоей лучшей подруги, которые никто никогда не примет, и не говоря уж о том, чтобы поддержать?

Мое тело сотрясала дрожь, губы не слушались, когда я пыталась заговорить. Ничего не выходило. Слова превратились в пыль у меня на языке.

Он почувствовал мою нерешительность.

— Поезжай в Чарльстон, — умолял он. — Плавай в океане, фотографируй, отправься к алтарю в белом платье и вырасти прекрасных детей, которые будут видеть в тебе центр своей вселенной. Я хочу этого для тебя. Мне нужно, чтобы ты прожила это. — В его словах сквозила боль, когда он тщетно пытался сдержать дрожь в голосе. — Если ты не уедешь, это сделаю я… но я думаю, что тебе следует это сделать. Это правильно. И я знаю, что ты тоже это понимаешь, хотя это действительно чертовски тяжело.

Я покачала головой из стороны в сторону, отвергая его слова. Все сказанное им отражало действительность. Наши отношения были обречены. Обрубались под корень, прежде чем у них появился шанс вырасти.

Я знала, что он прав. Но все, чего я хотела, было прямо передо мной.

Прямо здесь.

Я всегда жила настоящим, потому что бывали дни, когда я не знала, сколько их еще у меня осталось. Каждый удар кулаком по лицу мог стать последним. Стекло в артерии могло привести к смертельному кровотечению. Дни, проведенные взаперти в спальне без еды, могли привести к медленной, мучительной смерти.

Будущее было привилегией. Мечты были роскошью.

Я дорожила настоящим.

И это был Рид.

Он был осязаемым, теплым и моим. Заглядывать за пределы того, что мне было так дорого, было словно надругательством над моим сердцем. Это причиняло боль. Жгло и кололо в тех местах, о которых я и не подозревала.

Рид обнял ладонями мои мокрые щеки и прижался поцелуем к моим губам.

— Иди, Галлея, — прошептал он мне в губы. — Уезжай со Скотти. Иди, потому что я люблю тебя. Иди, потому что я умру, если ты не сделаешь все, что в твоих силах, чтобы прожить жизнь, о которой ты не пожалеешь.

Я прижалась к нему сильнее, заставив его губы раздвинуться, чтобы углубить наш поцелуй. Он застонал, когда наши языки соприкоснулись, — легкий отблеск страсти.

Он прижался ко мне лбом, наклоняя голову вправо и влево, словно ему требовались все усилия, чтобы выдержать это.

— Галлея…

— Я уйду, — закричала я. — Уйду. Я сделаю это.

Его глаза закрылись, когда я произнесла слова, которые он одновременно жаждал и боялся услышать. Он кивнул, каждый его мускул напрягся.

— Будет лучше, если я уеду, а ты останешься, — сказала я, теряя силы и дыхание. — Тебе нужно исправить все с Тарой. Восстановить ваши отношения, пока я буду пытаться построить хоть какое-то подобие жизни без тебя.

Он продолжал кивать, его глаза были крепко зажмурены, из них текли слезы.

— Ненавижу это, но ты прав. — Я потянулась, чтобы большим пальцем смахнуть слезинку с уголка его глаза. — Может быть, однажды я найду любовь с другим мужчиной, как нашла ее с тобой. Я попробую сделать фотографии, которые не будут черно-белыми. Я буду плавать в океане, мечтая, чтобы ты был со мной по одну сторону береговой линии. Я постараюсь, Рид, — прохрипела я. — Я обещаю, что постараюсь.

Он прерывисто вздохнул.

— Хорошо.

Я приподнялась на цыпочки и притянула его лицо к своему, прошептав последнюю просьбу в его губы.

— Просто позволь мне потеряться в тебе еще раз.

На мгновение наши губы замерли, теплое дыхание слилось в одно.

Затем он издал стон желания и притянул меня к себе.

Наши рты снова соединились, открывшись одновременно, наши языки сплелись, отчаяние подстегивало нас. Он сжал мои волосы, обхватил лицо ладонями, притягивая ближе, словно мог наполнить меня собой. Я бы позволила ему. Я позволила бы ему выпотрошить меня и создать заново.

Поцелуй стал всепоглощающим, наши руки скользили повсюду, моя нога обвилась вокруг его бедра, его руки подняли меня вверх. Быстрым рывком я оказалась в воздухе, сцепив лодыжки за его спиной, и он понес меня в спальню. Рид опустил меня на кровать, осторожно, словно я была хрупкой драгоценностью, и повел обеими руками вверх по бедрам, задирая мое платье и стаскивая его через голову. Он сбросил с себя одежду и забрался на меня, пока я стягивала с себя нижнее белье.

Мои колени раздвинулись в знак приглашения. Просьбы о вечности.

Но я знала, что этот момент — все, что у нас есть.

Наш последний танец.

Я обвила руками его шею, а он устроился на мне, кожа к коже. Глаза в глаза. Он оказался внутри меня прежде, чем я успела сделать вдох, двигаясь, как теплая патока, наслаждаясь сладостью нашего последнего соединения.

Это было медленно, бережно, нежно.

Не было никакой спешки, потому что по ту сторону нас больше ничего не ждало.

Мои руки перебирали его мягкие