отодвинулись. Январь 1947-го выдался, как назло, морозным, подолгу гулять не получалось, скрипучая пробежка по сугробам и короткое «до свидания» перед ледяной броней подъездной двери. Айбар заготавливал умные суждения и с нетерпением ждал каждого профессорского урока, как будто это он собирался поразить слушателей виртуозной игрой, как будто ему выступать и срывать аплодисменты. Поглощенная скрипкой, Агнесса даже не всегда помнила, что ее встречали после занятия.
В марте город затопило отступавшими снегами, лужи нападали на калоши и безжалостно повергали их вместе с валенками. С мокрыми ногами не разгуляться. Народу на улицах прибывало: угрюмые инвалиды вылезали из зимних берлог, рахитичные дети мастерили первые рогатки, неутомимые хозяйки отчаянно колотили во дворах перины и половики. Большая часть эвакуированных после победы не тронулась с мест, наоборот, обживалась и пускала корни. Город зажужжал стройками и загудел новыми дорогами. Айбар заканчивал школу рабочей молодежи, в начале лета намечался выпускной, на который он планировал пригласить Асю и объясниться. Их часто видели вместе. Девушки-казашки из самодеятельности, как и положено между подругами, обсуждали после репетиций ухажеров и, не стесняясь, прохаживались любопытными язычками по Айбару:
– Мой Нуржас летом сватов зашлет, скорее бы! – хвасталась кудрявая золотоглазая Зауреш.
– Поздравляю! Как здорово! – Агнесса обняла подругу изо всех сил и чмокнула в тугую щеку. – Совет да любовь!
– А этот высокий казах твой жених, да? – В словах смешливой Баян сквозила не зависть, а обычное девичье любопытство.
– Нет, просто знакомый.
– Ой, да ладно, мы ж не смеемся над тобой! – Зауреш игриво дернула за свисавший с Асиного воротника шнурок. – Симпатичный парень, бери его.
– Да, очень красивый. – Смуглая Баян сняла очки, протерла и водрузила на место, на плоский носик, чудом удерживавший массивную дужку. – Такой высокий… Почему не хочешь?
– Я… просто не люблю его… кажется. А что, он правда красивый?
– Конечно! – Обе подружки мечтательно заулыбались. – Ты посмотри, какие глаза: зеленые, как трава, прохладные, аж напиться можно. Лоб высокий, мне бы такой. – Зауреш с досадой потерла свой вполне симпатичный лобик под ровной челкой.
– Да вы шутите, – догадалась Агнесса.
– Правда красивый, глупая. И ходит за тобой который месяц. Не упускай!
– Слушайте, девчонки, а вы моего зятя видели? Жезде?
– Бастык-ага?[140] Конечно, видели. Мой отец работает на заводе. – У Баян задвигались черные косички, возможно, оттого, что навострились ушки.
– А он красивый? – Ася заранее подготовила коварный выпад, ее интересовало альтернативное мнение. Как так получалось, что все видели одно и то же, а оценивали по-разному? Неужели действительно красота в глазах смотрящего?
– Ну… Ты прости, – Зауреш замялась, – если честно, то он старый.
– Да-да, старенький, – пришла на помощь Баян. – И еще у него нос большой и мешки под глазами.
– Вообще голова очень большая, не по размеру. И мешки, да, просто мешки для картохи. – Девчонки прыснули и убежали.
Получалось, что Лев не для всех античный красавец, а Айбар, наоборот, не всем казался неказистым. Хм… Ася засунула поглубже глупые рассуждения и пошла на репетицию, но вечером разглядывала своего провожатого с особенной тщательностью, примерялась по росту, по длине шага, даже отстала немножко, чтобы убедиться, что у кавалера не кривые ноги. Нет, в сердце ничего не екало, рука не тянулась взять его под локоть, роковые мурашки спали крепким сном, вместо того чтобы вприпрыжку бежать по спине. Может быть, все-таки сказать «нет», не рисковать попусту своим и его счастьем?
Ей хотелось попробовать семейной жизни, но в качестве репетиции, а не концерта. Пусть бы они пожили вместе не по-настоящему, не навсегда, без клятв и без детей. Тогда стало бы проще разобраться, это всамделишный суженый или просто случайный прохожий. Ведь у него уже был один неудачный брак, откуда знать, что сама Агнесса не очередная ошибка? Айбар, разумеется, такого не предполагал и не предлагал, никто бы им не позволил пробовать брак на вкус, как арбуз на базаре. Он таранил бюрократическую крепость заявлениями о разводе, чтобы поскорее сделать предложение и расписаться в очередной книжке. Только так.
Смурным апрельским днем Ася сидела в больничной регистратуре, перебирала назначения и представляла, что он больше не приходит встречать ее во двор Арсения Михайловича, что ей идти одной. Она сразу замерзла, в каморке потемнело, медицинские карты стали тяжелее и неразборчивее, запах хлорки настырнее и злее. Нет, все же следовало сказать «да», вот только быстрее бы услышать вопрос. Айбар молчал, Инесса охаживала скептическими взглядами, а скрипка не слушалась. Так неудачно совпало, что одновременно забуксовали поклонник и музыкальная карьера, такое противное совпадение ужасно злило.
– Ты играешь технично, но без души, – ругался Арсений Михайлович, – прочувствуй.
Она чувствовала, действительно чувствовала, но не могла показать зрителю. Как быть?
– Я стараюсь, Арсений Михалыч, вспоминаю войну, как вы говорили, вспоминаю эвакуацию. Больно, аж плакать хочется. А в пальцах немота, ничего не выходит наружу.
– Знаешь ли, моя девочка, лучший проводник эмоций – любовь. Тебе надо влюбиться, тогда и скрипка запоет.
– Как это? Во что влюбиться?
– В кого! – Он лукаво рассмеялся. – В мужчину. Хотеть прижаться к нему, хотеть быть вместе и не расставаться. У тебя скрипка хромая, спотыкается, потому что нет желания внутри. Il faut en avoir![141] Должно появиться стремление доиграть.
– Ну… я же стремлюсь… и доигрываю. – Она не понимала, чего хотел профессор, а он досадливо махал рукой и прощался до следующего четверга.
Она несколько раз ходила на концерты с Арсением Михайловичем, он учил ее слушать других, разбирать. Агнесса вспоминала полузабытые уроки в ленинградской консерватории и грустно вздыхала: нет, она не сможет снова стать наивной студенткой, пережитое не забудется, еще нет, не теперь. Дважды с ними ходил и Айбар, по этому случаю купивший с рук у старика-ссыльного настоящий, пропахший нафталином и воспоминаниями двубортный костюм. Концерт ему понравился, очень сладко спалось под музыку.
Долгие майские вечера открыли много интересного. Оказалось, что на улицах проходу не было от стройных ног и миловидных лиц. Глаза Айбара сами собой убегали за нарядными туфельками или шаловливыми оборками. Ася тоже это заметила, стала хмуриться. Учитывая вовсю улепетывавший возраст, она скажет «да», а то вокруг слишком много легкомысленных локонов и длинных ресниц, можно проворонить и последний билет на собственную свадьбу. Вот только скорее бы он спросил.
Вечерняя школа рабочей молодежи символично потренькала сломанным трамвайным звоночком, найденным кем-то из старательных выпускников на свалке, мол, пусть будет не хуже, чем у других, настоящих школьников. С выпускным разладилось, смены не совпадали, дети требовали внимания, огороды тоже. Запланированное объяснение снова отодвинулось. Вместо него Айбар, злой на себя за все сразу,
