Шагнул к нему колдун и ногою с размаху ступил пониже колена. Страшно закричал Дарко.
— Ежели хоть чуть пошевелитесь, ему не жить, — говорит колдун.
Застыл тут Добряк с тулупом на одном плече, замер и Пчела. Невзор, зажимая рану, губы закусил. И Завид не шевелится. Колдун его так метнул, что и дыхание выбило, только опомнился, подниматься начал. Не успел, не сумел помочь!
— Вы со мною и с безоружным не сдюжите, — усмехнулся колдун. — Ишь какой шум подняли — царская стража непременно явится поглядеть! Отпустить ли вас, али ещё подержать?
— Отпусти, — хрипло сказал Завид, поднимаясь. — Их отпусти, а я тебе послужу. Что ни велишь, я всё сделаю.
Колдун смерил его взглядом, не спеша соглашаться.
— Эти двое уж не работники, — неторопливо сказал он затем, — а этот и собственной тени боится. Ты посмелее…
— Я пойду, — вмешался тут Добряк. — Чё у тебя за дела, не ведаю, да я покрепче буду, а этого мозгляка и соплёй перешибёшь.
Бросив долгий взгляд на Завида, он натянул так и не сброшенный до конца тулуп, повёл плечами и, набычившись, подошёл к колдуну.
— Ну, — хмуро спросил, — идём? Ежели они попадутся, так мне уж и незачем будет тебе помогать!
— Отчего же? — ласково сказал колдун. — Ведь ты будто кому башмачки хотел купить, да бусы алые в три ряда, да сукно, да зеркальце-складень. Вишь, есть отчего покорну быть!
Добряк тут лицом потемнел, оскалился, кулаки стиснул да заревел:
— Ты, паскуда, их не замай!
Он уж будто на колдуна был готов наброситься, да тот засмеялся, по плечу его ладонью хлопнул.
— Идём, — говорит, — идём! — и повёл его прочь, во тьму.
А стражники-то, видать, услыхали крики. Голоса всё ближе, уже у ворот, а ворота-то вот они, рукой подать.
Дарко лежит на снегу, стонет, встать не может. Завид к нему, на колени рядом упал, руку его себе на плечо закинул, Пчела с другой стороны взялся. Как-то подняли, то ли ведут, то ли волокут. Невзор сам ковыляет и клетку ещё несёт, Завид о ней впопыхах и забыл.
На счастье, Ёрш с телегою недалече ждал, хотя им и этот путь долгим показался. Уж как ни спешат, а будто едва идут. Дорога, мощённая деревом, под ногами бугрится, скользит, колючий морозный воздух в груди застревает, а за спиною вот-вот закричат, вот-вот их приметят… Дарко прыгает, губы кусает, чтобы молчать. Завид всё оглядывается, боится увидать погоню.
Ёрш откуда-то из темноты вывернулся, заохал, не знает, к кому кидаться. Клетку взял, на телегу поставил, Невзора подсадил. Дарко тоже насилу влез, а за ним и Пчела с Завидом.
— Ходу, ходу! — торопит Невзор, да Ёрш не спешит.
— Где же Добряк? — говорит, сам выглядывает.
— Этого уж не жди…
— Да как же? — так и ахнул Ёрш. — Как же не жди? Ежели он попался, так хоть погибать, а выручать надобно!
— Да увози нас, дурень! Промедлишь, тут и погибель наша!
Ёрш неохотно послушал, тронул коня. Да не утерпел, опять глядит назад и спрашивает:
— Что с Добряком, жив ли он?
— Вы будто не ладили, — говорит Пчела. — Что тебе? Жив… Уйти бы, там потолкуем.
Телега по ухабам да колдобинам переваливается, трясётся. Далеко разносится цоканье копыт в ночной тишине. А звёзд-то, звёзд на небе! Так всё и усыпано, светлое, небывалое.
Пчела над Невзором хлопочет, что-то вытряхнул, пустой мешок сложил, рану кое-как зажал.
— Нам бы к знахарю, — просит.
Дарко сквозь стиснутые зубы тяжело дышит. Завид соломы со всей телеги нагрёб, ему под ногу подстелил, сам рядом сел, за плечи держит, чтобы не так трясло. На клетку поглядывает. В иную пору бы её из рук не выпускал, на птицу бы хоть одним глазком взглянул, а нынче не до того. Не о птице думает, всё приговаривает:
— Ничего, и со мною то же было. Наложат лубки, сживётся…
Чем ещё помочь, не знает.
— Не надобно знахаря, — процедил Невзор. — Кровь на снегу приметят… Нож ещё там остался, я не углядел, куда он упал… Будут искать, перво-наперво к знахарям и заглянут. Да что мне тот знахарь? Отъедем, перевяжете… Чай, не впервой…
Пришлось им так и сделать. Уехали за поля, встали, рубаху на перевязь пустили. Выломали ещё пару крепких веток. Дарко сидит, Пчела ему ногу обматывает, сам жалеет:
— Эх, Добряка бы сюда! Вот уж кто ловко вправлял кости.
— А ведь этому лиходею будто Добряк и был надобен, — хрипло сказал Невзор. Он лежал на телеге с мешком под головой и, чуть двинувшись, поморщился. — Этот ему негож, тот негож, мы с тобою, Дарко, не работники, вот один Добряк и остался. Вишь ты, ещё подслушивал, паскуда…
Он помолчал — видно, слова давались ему нелегко — и спросил едва слышно:
— Так с птицею вышло? Хоть поглядеть бы…
— Верно, хоть покажи, — кивнул и Пчела.
Завид потянулся к клетке и откинул защёлку. Осторожно, чтобы не оставить щели, в которую птица сумела бы выпорхнуть, он сунул руку за прутья и зашарил в мешке.
Птица была невелика, не крупнее голубя, и перья её не жгли пальцы. Выпростав хохлатую голову и склоняя её то вправо, то влево, она глядела по сторонам. От неё разлилось мягкое сияние, дрожащее, как пламя свечи, и осветило усталые, измученные лица.
— Ишь ты, чудо какое, — недоверчиво и робко улыбнулся Ёрш. — Будто горит! Что ж она, горяча?
Сунув грубый палец за прутья, он коснулся перьев. Птица, зажмурясь, подставила шею, будто хотела, чтобы её приласкали, и Ёрш почесал.
— Поди ж ты! — усмехнулся он. — Малая тварь, а какое-то разуменье имеется. Так что ж, доведётся её прирезать? Кабы не зазря…
— Что ещё с ней делать прикажешь? — спросил Невзор. — Оставить да любоваться, а там дождаться, что люди о ней прознают? Скоро слух пойдёт, что царя обокрали, на нас донесут — ну, этого хочешь? Пусть уж лучше нечисть винят…
Они ещё недолго поглядели на птицу, да радости не было. Не встреться им на пути колдун, всё вышло бы иначе. Ведь всё, всё удалось, и теперь бы им сидеть да смеяться, хлопая друг друга по плечам, и пересказывать, как испугался Крив, да что сказал царь, и до чего потешные были у сокольников лица — а назавтра потолкаться на торгу, узнать, какие слухи ветром носит, купить гостинцев, да и ехать домой.
Они упрятали птицу обратно в мешок, заперли клетку и поехали в ночь, смурные.
Хмурым днём, когда с неба мягкими хлопьями повалил снег, они завернули в Орешки, там сыскали знахарку. Наврали с три короба, будто у них вышла