книгу «Что такое собственность?», сразу сделавшую его знаменитым.
Для Прудона сама эксплуатация человека человеком коренилась в общепринятом праве собственности. Чтобы сделать людей действительно свободными, это фундаментальное право следовало пересмотреть. Прудон различал право собственности и право владения. Его знаменитая фраза про собственность вовсе не относится к личному имуществу. «Собственность» – это то, что приносит его владельцу доход, не принуждая его трудиться, например проценты, получаемые по кредиту, земельная рента или арендная плата. «Собственник – это тот, кто не сеет, а пожинает».
Отмена любых «нетрудовых доходов» должна была, по мысли Прудона, искоренить неравенство и гарантировать людям одинаковые стартовые условия в жизни. Все, что ты добудешь только своими силами, умом и талантом, – твое. Каждому воздается по его труду и способностям.
Прудон отбросил, как надоевшую мишуру, миф о том, что банкиры и промышленники, эти светочи капитализма, нажили свое богатство «непосильным трудом». Нет, они сделали это, эксплуатируя чужой труд. Фактически они украли труд и доходы других людей, овеществив их в форме своей собственности.
Разумеется, об этом задумывались и до Прудона. К подобному выводу, например, пришел незадолго до Французской революции будущий вождь жирондистов Жак-Пьер Бриссо: «Если сорока экю достаточно для поддержания нашего существования, то обладание 200 тысячами экю есть явная кража и несправедливость» («Философские исследования о праве собственности и воровстве…», 1780).
Прудон и его дети. Художник Г. Курбе. 1865 г.
Однако книга Прудона оказалась очень своевременной. Она вызвала особый интерес еще и потому, что вышла в разгар затяжного экономического кризиса, охватившего Францию в 1840 г. Его последствия были так тяжелы (как это понятно читателю в наши дни!), что привели к новой революции во Франции в феврале 1848 г. и свержению короля Луи Филиппа.
Молодой немецкий публицист Карл Маркс, критиковавший позднее Прудона, был в восторге от его «эпохальной книги». В 1844 г. он лично познакомился с ним. Позднее он даже заимствовал у Прудона понятие «классовой борьбы». В нашем представлении оно неразрывно связано с именем Маркса; оно – его собственность с полным на то правом («собственность – это кража»).
Впоследствии, узнав о смерти Прудона, Маркс вспоминал в письме редактору газеты «Social-Demokrat» И. Б. Швейцеру, какое впечатление произвела на него эта книга: «Вызывающая дерзость, с которой он посягает на “святая святых” политической экономии, остроумные парадоксы, с помощью которых он высмеивает пошлый буржуазный рассудок, уничтожающая критика, едкая ирония, проглядывающее тут и там глубокое и искреннее чувство возмущения мерзостью существующего, революционная убежденность – всеми этими качествами книга “Что такое собственность?” электризовала читателей».
Лишь радикальная реформа экономики, полагал Прудон, может положить конец каждодневной краже чужого труда. Он посвятил этому свой другой знаменитый труд – «Система экономических противоречий, или Философия нищеты» (1846).
Противоречия разрешатся, утверждал он, когда средства производства станут личной собственностью всех желающих, их имуществом. Впрочем, любой человек должен иметь лишь столько средств производства, сколько требуется, чтобы прокормить себя и свою семью.
Такие, как он, мелкие производители будут объединяться в артели, обмениваться продуктами своего труда. Но всякий обмен должен быть справедливым, взаимовыгодным (принцип мутуализма, то есть взаимности, Прудон будет яростно отстаивать до конца жизни). Любое несправедливое присвоение чужого труда ведет к первоначальному накоплению капитала.
На этот раз книга Прудона вызвала недовольство Маркса. Он ответил на нее работой «Нищета философии» (1847), упрекая Прудона прежде всего в том, что тот отвергает не собственность вообще, а лишь монополию на собственность, присвоенную капиталистами. Маркс презрительно сказал, что это взгляды «мелкого буржуа», который постоянно колеблется «между капиталом и трудом, между политической экономией и коммунизмом» (II, § I). Отныне он неизменно аттестовал Прудона как «лавочника», «мещанчика», идущего в социализм. По Марксу, все средства производства следует обобществить. Именно так должно быть в коммунистическом обществе.
Однако идея коммунизма, в Марксовом понимании, была чужда Прудону, как и идея капитализма. Он искал свой особый путь между Сциллой коммунизма и Харибдой капитализма.
Словно две безжизненные горные системы обступили эту волшебную долину, этот идиллический затерянный мир, где люди могли трудиться на себя, в свое удовольствие, не обманывая других, не воруя их труд. В эту долину Утопии Прудон и мечтал привести своих сторонников. Однако разве не утопична была эта картина?
Росший в эпоху романтизма, всеобщего увлечения Средневековьем, Прудон в своей экономической философии словно пытался воскресить давно исчезнувший мир Средних веков с его мастеровитыми и честными ремесленниками и крестьянами. В эпоху крупного машинного производства он мечтал о возрождении мелких, по большей части самодостаточных хозяйств, которые производят все по своим потребностям, а излишки тотчас обменивают на другие нужные им товары. В мире монополий, картелей и трестов мелкие производители от Прудона были так же жалки, как лодчонки, плывущие наперерез эскадре броненосных крейсеров.
Особенно возмущала Маркса нарисованная Прудоном картина общества, где люди искренне и дружно помогают своим ближним, живя не по закону, а по справедливости. В «казарменном социализме» Маркса, управляемом «железной диктатурой пролетариата», такого просто не могло быть. Прудон же рано понял, к чему приведет эта диктатура – «прямиком к рабству и зверству». Наперекор Марксу он отстаивал права любого человека, которые превыше пресловутого «коммунистического коллективизма».
Русский экономист М. И. Туган-Барановский, автор книги «Пьер Жозеф Прудон. Его жизнь и общественная деятельность» (1891), так резюмировал пророческие прозрения Прудона: «Коммунизм есть система самого худшего рабства, так как общность владения требует организации труда, лишает членов общества свободы действия и превращает их всех в чиновников».
По Прудону, все государственные функции следовало заменить системой добровольных договоров между конкретными людьми. Каждый человек – и в этом трагическая утопичность «социализма по Прудону» – обязан был соблюдать эти договоренности по своей воле. Но другого способа победить капиталистическую эксплуатацию и репрессивную государственную машину Прудон не видел.
Прав ли был Маркс, так же безапелляционно судя Прудона, как впоследствии Ленин – Каутского? Между прочим, и Прудон считал себя сторонником «научного социализма». Однако из своей «науки» он делал совсем иные выводы, чем Маркс. Он полагал, что общество можно изменить только в том случае, если удастся провести радикальные экономические и политические реформы. Он слабо верил в новую революцию, в то, что пролетариат самоорганизуется и преобразует общество: с таким же успехом типографский набор литер, упав со стола и рассыпавшись, образует хотя бы фразу «собственность – это кража». Прудон больше верил в то, что среди рабочих будут стихийно возникать какие-то объединения, ассоциации. Они начнут договариваться друг с другом, основываясь на принципах взаимопомощи и взаимовыручки. Так, естественным путем, в низах общества зародится «рабочая демократия», то есть «власть рабочего люда». «Анархия, – проповедовал Прудон, –
