– Лаура совершенно точно знала, какой должна быть кухня, – немного поколебавшись, заявил Ник.
– Значит, все должно быть именно так, как хотела Лаура? Ты строишь здесь ее мемориальный склеп?
– Мне кажется, ты просто боишься доделывать кухню, потому что ее завершение поставит точку на чем-то другом.
– Давай лучше не будем об этом.
– Пенелопа тоже ткала днем покрывало, а ночью распускала его, чтобы ее работа никогда не кончалась. Ведь после завершения покрывала она должна была выбрать себе в новые мужья одного из женихов и позабыть об уплывшем Одиссее.
– Я не понимаю, о чем ты.
– А мне кажется, понимаешь.
– На самом деле, я давно хочу закончить эту чертову кухню. Она мне вот уже где… Ну да, Лаура очень любила ею заниматься, и пока кухню делают, может показаться, что она еще жива. Но ведь это не так… Короче, я хочу, чтобы из дома убрали весь мусор и чтобы рабочие ушли наконец. Я хочу, чтобы у меня был дом, а не бесконечная стройка. Дом, в котором будут жить Коноверы, а точнее… то, что от них осталось.
– Все предельно ясно, – сказала Кэсси и едва заметно улыбнулась. – Так почему бы нам по этому поводу не сходить поужинать в какой-нибудь ресторанчик?
15
Ник и Кэсси шли, взявшись за руки, вдоль автомобильной стоянки перед фенвикским «Гранд-Отелем». Вечер был прохладным и безоблачным. На небе мерцали звезды. У самых дверей Кэсси на мгновение остановилась и подняла голову вверх.
– Знаешь, когда мне было лет шесть, моя лучшая подруга Марси Струп сказала мне, что, на самом деле, каждая звездочка – душа умершего человека.
Ник хмыкнул.
– Потом в школе нам объяснили, что каждая звезда – огненный шар, а вокруг некоторых из них вращаются планеты. Помню, как на одном уроке нам рассказывали о гибели звезд – за несколько тысячных долей секунды ядро звезды разбухает, и звезда взрывается. На ее месте появляется гигантская раскаленная сверхновая звезда, которая быстро растворяется в пустоте. Помню, услышав это, я расплакалась прямо на уроке. А ведь я была уже не маленькой… Тем вечером я рассказала об этом папе, а он сказал мне, что так устроен мир – люди умирают, а звезды гибнут, чтобы уступить место новым людям и звездам… Папа сказал, что, если бы никто не умирал, на земле скоро не осталось бы места другим людям. Он сказал, что, если бы ничто не кончалось, ничто бы и не начиналось. Еще он сказал, что в небе все точно так же. Миры умирают, чтобы могли возникнуть новые миры! – с этими словами Кэсси крепко сжала руки Ника в своей. – Ну пошли! Я умираю от голода!
Холл фенвикского «Гранд-Отеля» был застелен старомодными коврами и заставлен громоздкой кожаной мебелью, как английский клуб, в котором кресла составлены в виде кругов, чтобы сидевшим на них было удобно беседовать. Ресторан скрывался за пурпурными бархатными портьерами. В меню фигурировали старомодные лакомства вроде утки с апельсинами и лосося по-голландски, но больше всего в меню было разнообразных стейков, в чьих прихотливых названиях мог разобраться лишь истинный любитель говядины. Ресторан пропах не самыми дорогими сигарами, дым которых пропитал всю мебель, как майонез пропитывает содержимое миски с салатом.
– Рыба у них тоже есть, – извиняющимся тоном сказал Ник, пока метрдотель вел их к столику в углу.
– Ну и что? По-твоему, девушки не едят мяса?
– Да нет. Наверное, едят. Если его поджарить.
– Совершенно верно.
Кэсси заказала хорошо прожаренные ребрышки, а Ник – стейк из филе с кровью.
Доев салат, Ник сказал Кэсси:
– Вот тебе задача. Я всегда заказываю салат, а сейчас вдруг понял, что, на самом деле, салаты мне совсем не нравятся.
– Это полегче великой теоремы Ферма,[64]– сказала Кэсси. – Значит, ты не любишь салаты? И чай ты тоже не любишь?
– Правильно. Я могу его пить. Лаура всегда его заваривала, и я его пил. А сейчас я ем салаты, которые заказываю. И тем не менее я никогда не любил ни чай, ни салаты.
– И ты только сейчас это понял?
– Вот именно! Я просто об этом раньше не думал. Или вот, например, китайская кухня. С одной стороны, она мне не нравится, а с другой – я спокойно ем китайскую еду. Я просто к ней безразличен.
– Продолжай.
– Баклажаны! Кто вообще сказал, что баклажаны съедобны? Они просто не ядовиты. С этим не поспоришь. Но разве все, что не ядовито, можно считать пристойной пищей? Будь я не очень голодным пещерным человеком, впервые наткнувшимся на баклажан и откусившим от него кусок, я бы не заорал на всю пещеру, что открыл деликатес. Я бы просто отсоветовал остальным пещерным людям тыкать в него стрелами, так как он явно не ядовит. По-моему, баклажан ничем не отличается от кленовых листьев. Их, наверное, тоже можно есть, только почему-то никто их не ест.
Кэсси пристально смотрела на Ника.
– Ну вот, а ты говорила, что я совсем себя не знаю, – заметил Ник, рассеянно теребя пальцами край скатерти.
– Я не совсем это имела в виду, – рассмеялась Кэсси и ласково погладила под столом коленку Ника. – Пошли они к черту, эти баклажаны! Очень важно то, что ты хорошо понимаешь, чем больше всего дорожишь. Поверь мне, это понимают далеко не все. А для тебя самое главное – твои дети, твоя семья, правда?
Ник кивнул и погрустнел.
– Когда я играл в хоккей, – сказал он, – я мог убедить себя в том, что, чем больше я тренируюсь и чем жестче я играю, тем лучше у меня получается. Так оно, на самом деле, и было. Так оно и бывает в большинстве случаев. Чем больше ты стараешься, тем лучше у тебя все получается. А вот в семье это не так. Отец может стараться сколько его душе угодно, а у него все равно ничего не получится. Чем больше я стараюсь достучаться до Лукаса, тем больше он меня ненавидит. Вот ты как-то сумела его разговорить, а у меня не выходит.
– Это все потому, что ты с ним все время споришь, Ник! Ты все время стараешься ему что-то внушить, а мальчик не хочет слушать внушений.
– Он смотрит на меня, как на пустое место.
– Это не так. Он когда-нибудь говорил с тобой о смерти Лауры?
– Нет. В семье Коноверов мужчины не показывают своих эмоций.
