и свидетелем, и понятым. Других пока в это дело вмешивать не будем. Чем меньше народа будет знать об этом происшествии, тем лучше — меньше разговоров будет. Надо выйти к собравшимся и попросить их разойтись, — обернулся он к одному из стоявших у дверей людей. — О тебе, — обернулся он к Николаю Гетуну, — вопрос будет решать начальник губернского отдела ГПУ, сейчас мы подпишем протокол, и сегодня же я ему о происшествии доложу. Ты, конечно, останешься под домашним арестом, мальчонку нужно в больницу отвезти, он совсем не в себе, а труп можно отправить для вскрытия. Товарищ Алёшкин, подпишите вот здесь.
И он протянул мне протокол, в котором говорилось, что Сенька выстрелом из карабина, принадлежавшего его брату Николаю, убил своего товарища, мальчика 13 лет, Жучкова.
— Родителей мы известим… Пошли, товарищи.
Пока он говорил, санитары унесли труп и в ту же машину усадили Сеньку, которого била дрожь, и он продолжал монотонно повторять:
— Я его убил, убил…
Через полчаса я уже знал все подробности происшествия. Играя в разбойников, Сенька убегал от одного из своих друзей, от Жучкова, пробегая через комнату брата, он схватил стоявший в углу карабин, и, приложившись, закричал своему преследователю:
— Не подходи, убью!
А когда тот не послушался, он передёрнул затвор и нажал на спусковой крючок. Карабин выстрелил, пуля попала мальчику в лоб, смерть была мгновенной. Сенька, испугавшись, бросил карабин на пол, а сам забился в противоположный угол, затрясся, заревел и так, закрыв лицо руками, просидел всё это время. Добиться от него, каким образом карабин оказался заряженным, не удалось. Николай клянётся, что он карабин разрядил ещё в казарме, что патронов домой никогда не приносил, и что просто не может понять, каким образом Сенька достал патрон. Все пришли к такому выводу, что мальчишка нашёл японский патрон где-нибудь во дворе (а их ещё валяется во владивостокских дворах достаточно), балуясь, засунул его в карабин и забыл об этом. А передёрнув затвор, загнал его в ствол и выстрелил. После убийства остальные ребятишки, увидев лежащего в крови на полу своего товарища, с криками разбежались, подняли этим переполохом соседей. Кто-то из них добежал до ГПУ, и через полчаса после происшествия в квартире уже работала комиссия, которую я и застал. Как раз в это день я получил вызов на работу из Шкотова и начал оформлять расчёт на службе там, во Владивостоке. На следующий день Сеньку перевели в психиатрическое отделение больницы, признав, что у него серьёзное нервное потрясение, Николая посадили под арест. Начальник губотдела, посчитав, что произошёл действительно несчастный случай и что лично Николай в нём неповинен, ограничился лишь приказом арестовать его с содержанием на гарнизонной гауптвахте в течение 20 суток и переводом для дальнейшей службы в Советскую Гавань.
Слушая рассказ отца, Борис никак не мог понять, в чём его вина. Он, конечно, хотя и не очень любил Гетуна (мы знаем почему), но сочувствовал ему и его братишке, но он-то тут при чём? И он не выдержал:
— Папа, это, конечно. очень печально, даже страшно, но при чём здесь мы? То, что это произошло в нашей квартире — ведь мы не виноваты!
— Подожди! — повысил голос отец, — сейчас узнаешь. Ты что, не помнишь, что в твоём барахле имелось, а? Спустя два дня после этого случая начал я собирать оставшиеся наши вещи, чтобы отправить их багажом в Шкотово, добрался и до твоей корзинки и чуть в обморок не упал: на самом верху — коробка из-под конфет, полная японскими патронами! Ну а если бы тем, кто расследовал это убийство, пришло в голову в нашей квартире обыск сделать? Нашли бы эти патроны! Так кто бы был виноват в убийстве мальчика, а? Ответь-ка!
Борис сидел как пришибленный… Как же он забыл про эти окаянные патроны? Да ведь, впрочем, он их на самое дно корзинки запихал, почему же они наверху оказались? Значит, этот чёртов мальчишка залез в его корзинку, всё там перевернул и разыскал эти патроны, и значит, теперь Борис, хоть и косвенно, но виноват в гибели ни в чём не повинного мальчишки! Да и другой-то, убийца, говорят, тяжело болен…
А отец между тем продолжал:
— Схватил я эту коробку, выбежал с нею на двор и бросил её в уборную, а на тебя так рассердился, что и корзинку твою брать не захотел! Оставил её хозяйке, сказал, что ты сам за ней приедешь. Вот, брат, к чему приводит твоё легкомыслие! — закончил рассказ Яков Матвеевич.
— Да, — добавил он, — ни мать, ни кто-нибудь другой не знают, что у тебя были патроны, так ты смотри, и сам кому-нибудь не сболтни! Ну, ступай, я посплю!
Продолжая раздумывать над услышанным от отца, Борис старался себя убедить, что всё-таки это несчастный случай, к которому он отношения не имеет, но в глубине души у него на всю жизнь остался осадок своей вины.
«Эх, кабы папа догадался посчитать патроны! Ведь там было ровно 30, если бы столько и оставалось, так я бы спал спокойно».
Неприятное чувство, оставшееся на душе у парня, изгладилось лишь после того, как вечером он очутился в клубе на скамейке рядом с Катей Пашкевич. Каким-то образом ему удалось сесть между обеими девушками и, делясь с соседом в перерывах между частями фильма впечатлениями об увиденной картине, Катя довольно дружелюбно поведала ему и о шкотовских новостях. Она рассказала, что недавно в Шкотове проходила комсомольская конференция, на которой избрали районный комитет комсомола, он будет помещаться в одной из казарм вместе с райкомом партии. Собственно, не весь комитет, а лишь его бюро, в состав которого вошли три комсомольца: секретарь — Смага Захарий, он из села Новороссия, до этого служил инструктором Владивостокского укома РЛКСМ; агитпроп райкома (Сокращённое название отдела от слов Агитация и Пропаганда — прим. ред.) — Володька Кочергин, когда-то бывший секретарём шкотовской ячейки РЛКСМ, и инструктор — Гришка Герасимов.
Если Смагу Борис не знал, то последних двух знал очень хорошо, а с Герасимовым даже и жил вместе несколько месяцев.
Рядом с ними сидели ещё две девушки, они учились с Катей и Нюськой в одном классе, одна из них оказалась сестрой Смаги, Лидой, а другая — Полей Воробьёвой, или, как её все называли, Полей Горобец, что по-украински и значит воробей.
Если Лида — аккуратненькая чёрненькая девушка ничем особенно не выделялась, то про Полю такого сказать было нельзя. Эта девица имела мощное телосложение и была почти на голову выше всех своих одноклассниц. Её
