в другое купе. Пустое. Герман выкупил весь вагон ради тишины. Мужчина не любил шумные компании, а пробуждение посреди ночи из-за кричащего ребенка было сродни удару хлыстом.
Тишина играла не одну роль. Разговоры отвлекали от самоистязания, заглушали внутренний голос. Он не дает себе передышки.
Герман бросил взгляд на маленький столик. На белом блюдце подрагивала кружка черного чая. Делает глоток. Пробует на языке и сплевывает.
— Никакого вкуса, — поморщился он.
Мужчина скучал по коллекции отца. Герман бросил ее в столице маркизата, так же как дом, большую часть одежды, медали, дорогую мебель и другой «хлам».
Взгляд сам вскарабкался на третью полку. Два толстых чемодана бились друг об друга и подпрыгивали. Он забрал самое важное: фотографии и дневники. Инструменты для собственных пыток.
Каждый день Герман напоминал себе о совершенном грехе. Искупления не существует. Спасения то же. Самоистязание на пару минут подавляло чувство вины. Оно грызло, снедало голодной крысой изнутри.
Мужчина вытащил из плаща пистолет. Блестящий, удобный. Подарок от друзей на день рождения. Каждому офицеру позволялось носить с собой оружие.
Герман повертел в руках и вернул в плащ. Не хватало духа. Мужчина хмыкнул. Раньше оружие пылилось в подарочной обертке в шкафу. Он использовал другой. Более вместительный и дальнобойный. Герман сжег его в приступе гнева.
— Надо было оставить, — пробурчал мужчина. — Лучше инструмента не найти.
«Пейлтаун. Пейлтаун. Пейлтаун», — затрещал из колонок монотонный голос.
Герман посмотрел в окно. Горы уходили далеко за горизонт. Мужчина прислонился щекой к холодному стеклу. Впереди над хребтовым кольцом возвышался желтый купол. Знаменитый «газовый колпак». Худший из худших.
Каждый год газеты составляли списки графств на потеху читателей. «Самые богатые», «Самые населенные», «Самые привлекательные для иностранных гостей». Пейлтаун занимал первое место в «самых худших для жизни» более пятидесяти лет. Фельтшир-Ливеньтаун во многом был обязан графству. Люди стягивались со всей страны, чтобы посмотреть на «худшего из худших». Смелые посещали Пейлтаун в противогазах, особо безумные обходились платком и очками.
Толчок вывел из раздумий.
«Пейлтаун. Пейлтаун. Пейлтаун», — повторил голос.
Герман стащил чемоданы и побрел к выходу.
Он увидел желтый смог. Вездесущий туман обволакивал вокзал и вагоны. Большая часть людей безмолвно волокла чемоданы прочь от поезда. Местные. Другие кружились на месте, глазели и восторженно болтали. Приезжие.
Мужчина закрыл глаза и глубоко вдохнул. Ничего. Ни запаха, ни привкуса на языке. Кроме внешнего вида, смог не отличался от чистого воздуха ничем. Герман цокнул. Какое разочарование.
Неподалеку зеваки в противогазах смотрели на него и что-то горячо обсуждали. Плевать. Он искал смерти. Пейлтаун станет последним пристанищем и гробницей.
Недавно по графству прокатилась волна новой эпидемии. Каменная кожа. Болезнь начиналась с хруста в суставах и обращала человека в ломкую статую. Лекари из столицы маркизата нашли средство. Мазь. Травы росли на юге в горах. Лекарство останавливало окаменение, но не излечивало полностью.
Герман зашагал к привокзальной гостинице. Граф благоустроил вокзал для приезжих. Гостиницы, лавки, забегаловки. Правитель возвел графство внутри графства. Вокзал сильно отличался от остального Пейлтауна.
Путники никогда не забредали дальше, в настоящее графство. Они утоляли любопытство здесь. Возвращались в уютные дома и рассказывали за обеденным столом о «терзаемом болезнями, но не сломленном».
Мужчина заселился в дешевый номер, приставил чемоданы к стене и упал на жесткий матрас. Завтра он найдет квартиру в жилом районе. Сегодня Герман отдыхал. Путь выдался тяжелым. Один день растянулся на неделю по ощущениям.
Рука пролезла в плащ, нащупала пистолет и опустилась ниже. Герман достал из кармана смятое письмо. Приказ о вступлении на должность охотника за мистикой.
Перед смертью он утащит за собой как можно больше грешников. Практиков Герман ненавидел больше, чем себя.
▪ ▪ ▪
Утро начиналось с газеты и с кружки черного чая из Северного альянса. Герман недолюбливал их. Частые склоки на границе, спорные территории и ужасная внешняя политика.
Мужчина самодовольно хмыкнул. Альянс походил на шутку, но чай они делали отличный.
Герман перелистнул страницу и положил газету на обеденный стол. На первой печатали статьи о подвигах герцогов и о смертях обычных людей. Ничего нового. Разнообразие начиналось на втором листе.
Сделал глоток. Кипяток обжег рот, а крепкий вкус обволок язык. Мужчина закрыл глаза. Мятное послевкусие плелось следом и расслабляло. Он замычал в блаженстве.
— Твое мычание слышно на втором этаже, — раздался женский голос.
— Терпи, — протянул Герман.
Он повернулся на голос. Данна спускалась по лестнице и поддерживала полотенце на голове. Оно башней ходило из стороны в сторону.
— Сколько осталось? — зашла жена на кухню.
— Еще на троих, — вернулся к газете Герман.
Она достала из сервиза чашку, налила чай и села напротив.
— Что пишут?
Герман перевел взгляд на первый заголовок.
— Казнь староверов, — фыркнул мужчина. — Так им и надо. Грязные кенцы! Пусть катятся куда подальше со своими лжебожками.
— В морозилке остался завтрак?
— Да, я вытащил
