Дикая музыка и страшный грохот раскололи вечер на тысячи мелких осколков: на десятки голосов завывала каллиопа,[104]фальшиво и неблагозвучно. Оглушительные взрывы потрясли воздух, словно кто-то выпалил из десятка пушек, и на головы зрителей чуть не попадали яркие праздничные украшения; все, кто здесь был, закричали в один голос. Посередине улицы заклубились волны красного тумана; конные полицейские рысью тряслись по обеим сторонам разворачивающейся толпы и осаживали людей назад. Толпа в замешательстве повиновалась, большинство людей знали, как себя вести во время праздника: когда проходит парад, надо стоять на тротуаре.
Вдруг ожили десятки громкоговорителей:
— Мадам и месье, леди и джентльмены, настало время отпраздновать нашу Масленицу в настоящем вампирском стиле! Представляем вам «Krew du Sang», Клуб Крови!
И вдруг, словно материализовавшись из вечернего воздуха, прыгая и пританцовывая, в самой середине улицы зашагала шумная компания вампиров в гротескных масках, изображающих лица, искаженные отчаянной жаждой крови — их было не менее двадцати. Женщины были одеты в изысканные бальные платья традиционных фиолетовых и зеленых расцветок, мужчины в тщательно подобранные по цвету и покрою пиджаки с брюками, на головах у всех напудренные белые парики, как у придворных эпохи французской королевы восемнадцатого века Марии-Антуанетты. Они швыряли в толпу зрителей какие-то предметы, и многие наблюдали за этим, застыв от ужаса. Но верховые полицейские строго следили за порядком, и, делать нечего, публика натужно улыбалась, слышался даже чей-то смех, и руки словно сами тянулись к летящим в толпу бусам и побрякушкам — чаще всего это были нитки с нанизанными на них серебряными и золотыми вампирскими клыками. Антонио подобрал парочку и вдруг с ужасом понял, что это вовсе не вампирские клыки, а настоящие, обработанные специальным образом, заточенные под клыки человеческие зубы.
Потом появилась первая платформа, по сторонам которой вращались спирали алых роз с серебристыми полумесяцами; ее украшал плакат, на котором было написано: «И мы там были!»
На платформе воссоздавалась парижская бальная зала с подвешенными серебряными и хрустальными люстрами в стиле барокко. Мерцающим пламенем горели язычки свечей, и красный дым вился вокруг танцующих, одетых так же, как и вампиры, шагающие впереди. Под нежные звуки клавесина танцевали менуэт.
На следующем помосте был установлен замок — Антонио сразу признал в нем castillo в испанском стиле; перед замком стоял мужчина (не вампир), одетый в коричневый плащ с капюшоном. Еще один человек болтался на виселице, привязанный за руки, и ноги его едва касались земли — перекладина виселицы выступала из толстой колонны. Вокруг этой колонны были аккуратно уложены человеческие черепа.
Ах, если бы эти глупцы понимали, что черепа были самые настоящие.
Замок проплыл мимо, и за первыми двумя помостами показался грандиозный третий. На одном конце его вздымались небоскребы современного города из стекла и стали, на другом кирпичные здания Французского квартала с резными верандами — все вместе представляло Новый Орлеан в миниатюре. На верхушке самого высокого небоскреба, взметнувшегося вверх от основания помоста на целых шесть футов, сидела потрясающего вида вампирша в пурпурно-зеленом платье с глубоким вырезом; черные волосы ее были уложены в прическу, которая держалась с помощью пурпурных же гребней. Она улыбалась и швыряла в толпу бусы.
Это была сама Аврора.
Вампирша, чуть не убившая Дженн и выкравшая ее сестру. Смертельный враг его возлюбленной.
И сестра его по крови.
«Нет, — подумал он, и лицо его передернулось. — Мы оба вампиры, но это ничего не значит. Это все равно, что назвать близкими родственниками мою Дженн и Адольфа Гитлера — и только потому, что они оба люди».
— Добрый вечер, Новый Орлеан! — раздался, усиленный десятками громкоговорителей голос Авроры, продолжающей швырять в толпу позолоченные и посеребренные связки клыков.
У нее был явный испанский акцент. Так значит, она, как и его «крестный отец» Сержио, испанка… как и он сам.
Светят ли сейчас кроваво-красным светом глаза его? Или все еще действует заклинание Скай, и этого не видно? Сейчас он хотел, чтобы действие чар прекратилось… испуганное лицо и изумленно разинутый рот немолодой женщины в футболке с масленичной символикой и в пышной, полупрозрачной юбке сообщили ему, что его вампирская сущность ничем больше не прикрыта и видна всем.
Антонио слышал, как бьются сердца людей в толпе: с перебоями, то быстро, то медленно. Организм его уже не чувствовал разницы между крайним возбуждением и презренным страхом, адреналин есть адреналин; на лицах толпы проступило отчаянное, взвинченное выражение, так ведет себя сборище черни. Эти люди из кожи вон лезли, чтобы понравиться, показать, что им не страшно. Что они любят, что они обожают своих повелителей-вампиров.
Снова поднялся крик, и Антонио обернулся и снова посмотрел на помост. Из одного из небоскребов вышел мужчина в деловом костюме и присоединился к Авроре. Толпа приветствовала его криками.
Потом из здания в старинном стиле появился чернокожий мужчина в кафтане. Он был одет, как бокор вуду: на шее висело ожерелье из костей, на голове шляпа с пером. Неужели это Папа Доди, о котором говорила Алис? В руке он держал посох, увенчанный спиралевидными рогами, вокруг которых обвилась живая кобра. Рядом с ним выплясывал вампир в наряде барона Самди, бога смерти религии вуду — черный цилиндр, украшенный маленькими белыми черепами, костями и перьями, на лице белая маска в виде черепа. Одет он был во все черное, только перчатки белые, на груди ожерелье из человеческих костей.
Барон Самди — один из самых мрачных богов смерти, ему поклоняются и некоторые вампиры, ведь культов и религиозных обрядов у них не меньше, чем у людей. Рядом с ним стояла лоа Алис, Маман Бриджит, жена барона, в вуали, усеянной увядшими цветами. Значит, сегодня Бриджит тоже встала на сторону вампиров.
— Папа Доди! — крикнул кто-то из толпы. — Не может быть!
Бокор обернулся и стал всматриваться в толпу. Потом поднял посох с обвившейся вокруг него змеей и откинул голову назад. Он что-то крикнул на незнакомом языке. Кобра обвилась вокруг рогов посоха, задвигалась быстрее, и от нее пошел дым. Она извивалась и тряслась, а Папа Доди продолжал свой речитатив. Издалека послышался барабанный бой. Гадина на посохе содрогнулась.
Вдруг кобра выросла чуть ли не вдвое, потом втрое; она зашипела, высунув в сторону толпы хлещущий, раздвоенный язык. Толпа пришла в неистовый восторг, словно перед ними разворачивалось захватывающее представление, какое-нибудь безумное голливудское шоу со спецэффектами.
Магия. Вуду. Зло.
