поэтому мы больше говорим о тех, кто уже родился. Белые церкви озабочены вопросами абортов, гомосексуализма и феминизма. Мы озабочены проблемами банд и наркотиков, СПИДа, бездомности, безработицы. Нашу церковь ежегодно приглашают участвовать в проекте «Цепь Жизни». Некоторые из дьяконов говорят, что для белых этот вопрос с абортами стал чем-то вроде идеи фикс, и они ни о чем другом думать не желают. Они говорят мне: «Эти люди хотят, чтобы мы поддержали их в борьбе против абортов, но сами никогда не поддержат нас в борьбе против расизма, за социальную справедливость, против безработицы и нищеты. Кажется, их не волнуют важные для нас моральные вопросы. Почему я должен заниматься вопросом, который кажется единственно важным для них?» И я попросил своих дьяконов поучаствовать, и мы вошли в проект «Цепь Жизни». Но, должен признать, я понимаю их недоумение,
Кларенс кивнул.
— Ия понимаю. Но все же думаю, что для нас тоже важно противостать абортам. Дети не виноваты в том, что белые христиане несостоятельны в вопросах справедливости.
— Согласен, — сказал Клэнси, — но меня беспокоят размахивающие флагами христиане, чья вера в Америку неотделима от веры в Бога. Патриотизм — хорошая вещь, но наше истинное гражданство — небесное. Я говорю, не смотри на Вашингтон, когда Господь призывает устремить глаза на Сион. Между нами, белые церкви порой огорчают меня. Помнишь, несколько месяцев назад одна из самых больших евангельских церквей устроила «аукцион рабов», чтобы собрать деньги на здание? Они не могли понять, чем были оскорблены эти сверхчувствительные афроамериканцы. Ну да, может, в следующий раз им придет в голову воспользоваться инсценировкой Холокоста, а потом недоумевать — и почему это евреи обижаются?
— На прошлой неделе пришло письмо от одной христианской организации. В нем обвиняли людей из ACLU, словно все, что они делали, исходило из бездн ада. И хотя я не согласен со многим из того, что они делают, но если бы не они, черные до сих пор пользовались бы отдельными туалетами. Я бы предпочел, чтобы христианские организации не размахивали широкой
257
кистью, закрашивая все подряд, словно не было сделано ничего доброго. Правда в том, что многие белые пасторы должны задуматься о рабстве, сегрегации и гражданских правах, а многие черные — о Фаракане, о проблемах добрачного секса и личной ответственности. И всем вместе задуматься о проблеме абортов.
Пастор Клэнси взглянул на Кларенса и глубоко вздохнул.
— Ну, довольно об этом. Я могу говорить об этом бесконечно. Как проходит курс изучения Библии?
— Хорошо, — ответил Кларенс, испытав укол вины.
— Слышал, ты пропустил несколько недель?
Кларенс выпрямился.
— Какая осведомленность.
— Я же пастор, это моя работа, — он глянул Кларенсу в глаза и невозмутимо сказал, — ты походи на эти курсы, тебе полезно.
Кларенс сжал подлокотники кресла.
— Пошлешь ко мне дьяконов, если я не буду ходить?
Клэнси рассмеялся.
—■ Возможно. Но в твоем случае придется высылать подкрепление, — он помолчал. — Да, тебе, наверное, интересно, зачем я тебя пригласил. Речь о матери Раймонда Тейлора, Андреа. Она добрая женщина. Здесь в церкви она с того времени, как приехала из Лос-Анджелеса. Смерть сына сломила ее. Но еще больше она сокрушается о его жизни. Ей стыдно, что сын повлиял на Тайрона, стыдно смотреть вам в глаза. Думаю, что вы должны поговорить.
— Зачем?
— Ради вас обоих. И потому что она может кое-что знать.
— Кое-что о чем? — Кларенс надеялся, что это связано с теми парнями в «Тако Белл».
— Кое-что, что поможет тебе, — сказал Кайро Клэнси, — точно не могу знать. Если ты с ней свяжешься, возможно, она скажет. Если нет, то просто поможешь женщине в беде. А помогать кому-то в беде для истинного христианина не значит тратить время зря, так ведь?
Конец второй части
