Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
В замке заскрежетал ключ, дверь отворилась, и, держа над головой керосиновую лампу, в подвал вошел старик чеченец. Увидев, что раненый пришел в себя, он повесил на стену «летучую мышь». Отодвинул стул, сняв с него кувшин, присел. Молча закурил, посмотрел на Сергея, спросил с характерным акцентом горца:
– Пришел в себя?
– Где я?
– Не видишь? В подвале.
В логике старику отказать было трудно.
– Это понятно. Я имею в виду, в каком ауле?
– Какой тебе разница?
– Интересно.
– Не надо тебе знать. И спрашивать не надо. Ты не куришь?
– Курю.
– Кури.
– Не могу, голова болит.
Старик понимающе кивнул головой:
– Плохой ты был, совсем без сознания.
– Извините, но как мне обращаться к вам?
– Кирханом меня зовут. Так и называй.
– Неудобно по имени-то. Вы же старше.
– Какой разница? Как сказал, так и зови.
– Хорошо, Кирхан, скажите, кроме меня, после боя уцелел кто-нибудь?
– Не знаю. Я там не был.
– Как же я попал сюда?
– Привезли. Отдали. Все. Не спрашивай кто. Не надо.
– Ладно, не буду. Но ответьте, что со мной будет дальше?
Старик вздохнул, глубоко затянулся сигаретой.
– Пока не знаю. Ты лежи. Потом приду скажу.
Сергей хотел продолжить разговор, но чеченец прервал его:
– Принесут кушать, кушай. Отвар принесут, пей. Боль не будет.
Сказав это, он поднялся, забрал лампу и вышел, закрыв за собой дверь.
Антон задумался. Значит, плен. Это очень плохо. Но старик вроде ничего. Похоже, он сам не знает, что делать с русским.
Может, отпустит? А может, у него родственник у наших? Попытается обменять? Или продаст кому-нибудь из своих? Все покажет время.
Только сколько отведено ему, капитану Антонову, времени? Вот в чем вопрос.
Почти как у Шекспира.
Примерно через час пришла женщина. Вся в черном. Она принесла лепешки, кувшин молока и отвар. Поставила все на стул, бросила на пленника быстрый взгляд. И словно обожгла им. Столько презрения и ненависти сконцентрировалось в ее мгновенном взгляде.
– Спасибо, – попытался поблагодарить женщину капитан.
В ответ еще один, как выстрел, взгляд. Такой же испепеляющий. И какое-то злостное, угрожающее шептание. Как шипение смертельно опасной песчаной эфы.
Женщина ушла, но взгляд остался, заставляя чувствовать необъяснимую вину и даже немного страха.
Почему такое к нему отношение этой сравнительно молодой женщины? Видимо, немало горя принесла ей война. И он в ее глазах был олицетворением этой войны.
Заставив себя преодолеть боль, Сергей приподнялся, отхлебнул дрожащим от напряжения ртом отвара. Откинулся, обессилев, на постель. Приступ тошноты вызвал сильные рвотные позывы, а вместе с ним и боль.
Умирать так умирать…
Вошел старик.
– Зачем не кушал?
– Не могу.
– Надо кушать. Отвар надо пить.
– Сказал же, не могу.
– Не будешь кушать – умрешь.
– А буду – выживу?
– Все во власти Аллаха.
– Конечно.
Старик сел на стул, убрав пищу.
Было заметно, что он хочет поговорить о чем-то серьезном.
Но либо не решается, либо не может сформулировать мысль так, чтобы она была понятна русскому.
– Кирхан! Скажите прямо, что вы намереваетесь делать со мной?
Чеченец начал издалека:
– Этот дом не мой. Это дом брата. Мой дом больше нет.
На секунду он замолчал. Прикурил сигарету.
– У меня был три сына. Три, – он показал на пальцах, – сейчас нет ни одного. Они не были боевиками, они были мирный люди. У каждого семья. К тебе приходила жена старшего сына. Однажды, весной, войска здесь ходил. Много солдат. Они увели старшего. Больше мы его не видели. А потом, рано утром, через неделю, я погнал отару. В небе летел самолет. Высоко. Я смотрел. Он улетел. Потом вернулся и летел низко. Я был за аулом. Из самолета вышел дым, и скоро мой дом взорвался…
Старик затоптал окурок сапогом.
– В доме был младший сын, его жена, мой жена и три маленький ребенок. Шесть человек. Мирный человек. Они умерли сразу. Бомба убила всех. Зачем стрелял летчик? Ты мне можешь сказать? А, русский?
Что мог ответить Сергей этому пожилому чеченцу?
– Нет. Не могу.
– Ты не можешь, я не могу, кто может? Скажи?
– Не знаю… Но про себя могу сказать, что воевал только против вооруженного противника. Напрасно никого не убивал! Стрелял, отстреливаясь, это да, но только когда защищался. А специально убить человека, кем бы он ни был, нет, не убивал.
– Ты был в Афганистан?
– Откуда? Я тогда еще учился!
– Мой средний был. Сержант-десант. Орден есть – Красная Звезда. Когда он узнал о гибели родных, пошел в райцентр. Пошел, чтобы найти правду и наказать убийцу-летчика.
Старик вдруг прервал рассказ, отвернувшись в сторону. Сергей, выдержав паузу, спросил:
– И что же?
Чеченец говорил через слезы:
– Он шел пешком, по обочине. Навстречу ехал танки. На них сидел солдаты. Один солдат выстрелил. Сын, последний сын, умер. На дороге. Пастухи видели, они и рассказали. А танки пошли дальше. Было три сына. Не осталось ни одного. И они не были боевиками. Их убили.
Видимо, Кирхан не мог больше говорить. Резким движением руки смахнул слезы и так же резко вышел. Дверь закрылась, Антонов остался вновь один. …Увядающая сила, умирать так умирать.
Да. Что ни говори, а старик имел веские основания ненавидеть федеральную власть и служащих этой власти. Уничтоживших его детей, его мир, его счастье.
Женщина имела их, этих оснований, не меньше. Проклятая война. Сколько загублено и покалечено невинных жизней! И сколько еще будет жертв? Он, капитан Антонов, одна из них, одна из многих. И доказать что-либо старику он никогда не сможет.
Сергей привстал, боль немного отпустила. Допил отвар. Лежа, закурил сигарету, но тут же отбросил ее. Тошнота сдавила горло. Что же будет дальше? Старик не закончил свой рассказ и еще не вынес окончательный вердикт. От которого, собственно, и зависело: жить Антону или умереть.
В комнате-камере стояла неестественная, пронзительная тишина. Ни единого звука извне. Только оставшийся в памяти взгляд озлобленной чеченской женщины, печальный рассказ старого Кирхана и навязчивый припев:
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
