— Расскажи мне о нем! — приказал он. — Ты выдаешь себя за его сына?
— Приемного, ваша милость. Моя мать и он росли вместе. Для меня герцог — как бесконечно почитаемый дядюшка.
— Ты его любишь?
— Сказать так значит не сказать ничего. Я восхищаюсь им и без колебаний пожертвовал бы ради него жизнью!
— Подробнее!
Я заговорил, полный воодушевления. Живописуя жизнь монсеньера, я как бы заново с ним знакомился. Фазиль Ахмед Паша слушал меня крайне внимательно и прервал только раз — для того, чтобы хлопком в ладоши вызвать слугу с кофе на подносе. Признаться, я вкусил напиток с огромным удовольствием, после чего возобновил свою хвалебную песнь. Он задал мне несколько уточняющих вопросов. Последний прозвучал так:
— Если я правильно понял, твой король не очень-то его жалует, хоть он служит ему верой и правдой?
— Служит верой и правдой, как и подобает двоюродному брату.
Впервые я увидел на его лице улыбку.
— Для сидящего на троне семейные узы не играют роли. Здесь это еще вернее, чем в других краях. У нас существует так называемое «право братоубийства», правитель, дорвавшись до власти, волен избавиться даже от родных братьев, способных стать ему помехой. Но вернемся к тебе. Раз ты боготворишь этого человека, способен ли ты ради него поступить вразрез с волей своего короля?
— Если бы на кону стояла его жизнь, я бы поступил так, не колеблясь и не заботясь о собственной жизни.
— Я так и думал. Слушай же!
Я узнал невероятное! Еще до нашего выхода из Марселя Блистательная Порта получила от французского короля тайное послание, в котором он заверял султана, что, давая согласие на экспедицию, не желает все же навредить существующим между двумя государствами добрым отношениям, особенно в торговле. Вынужденный идти навстречу папе, король намеренно поручает командование эскадрой адмиралам, неспособным достичь согласия, благодаря чему налет не будет опасным, ведь один адмирал не отличается рассудительностью, а другой отважен до безрассудства. В послании делался даже намек, что если второй (имелся в виду герцог до Бофор) не погибнет в бою, то желательно его пленить, соблюдая тайну, чтобы можно было распустить слух о его смерти…
— Так все и случилось, — закончил Фазиль Ахмед Паша. — На борту флагманского судна находился осведомитель, сообщавший нам обо всех намерениях твоего командира через рыбака, предлагавшего вашим морякам рыбу. На этого бедняка обращали мало внимания, особенно по ночам. Так мы узнали, откуда ждать нападения, и, несмотря на неразбериху, неизменно сопровождающую любое сражение, сумели открыть брешь в наших рядах, сыгравшую свою роль, адмирал решил, что это путь к спасению, и сам ринулся в ловушку. Мы не предусмотрели, что с ним окажешься и ты, однако мой приказ был суров, о покушении на его жизнь не могло идти речи. Тебе повезло, что ты не отходил от него ни на шаг. К тому же мы быстро поняли, что ты представляешь для него огромную ценность…
— Кто этот подлый изменник?
Великий визирь с улыбкой покачал головой.
— Этого я тебе не открою. Нам еще могут понадобиться его услуги. Это он распустил во Франции слух о вашей с адмиралом гибели.
— Что произошло потом?
— Мы передали французскому министру сообщение о том, что кузен короля находится у нас в руках, ты тоже, и, разумеется, потребовали выкупа. Сообщение было доставлено по назначению. Ответ пришел тем же путем, минуя, естественно, вашего нового посла, господина де Нуантеля, которому еще предстоит обучиться хорошим манерам.
— Что это был за ответ?
— Любопытное письмо! Король сообщил о согласии выплатить половину выкупа. Такую сумму обычно платят за мертвеца… Деньги передадут двое, которые прибудут па корабль, чтобы увезти пленника в направлении, известном только им. Обмен должен произойти ночью, по уговоренным правилам. Что касается тебя, то желательно, чтобы твою жизнь прервали мы сами.
— Почему же вы этого не сделали? Или мне уже не суждено выйти отсюда живым?
— Пол этого дворца никогда не орошался кровью. Если, получив письмо, я сохранил тебе жизнь, то только потому, что твой адмирал стал мне другом. За время, истекшее с тех пор, как его ввели в мой шатер на Канди — а минуло уже полтора года, — я сумел хорошо его узнать и теперь близок к тому, чтобы разделить твои чувства к нему.
— Где он? В тюрьме Семи башен? — Нет, там он никогда не томился. Сначала я держал его в этом дворце, потом переселил в хорошо охраняемую резиденцию. Признаться, он не перестает требовать, чтобы ему вернули тебя, но на это его требование я отвечал отказом. Держа тебя в Иеди-Куле, далеко от него, я располагал наилучшей гарантией, что он не предпримет побега.
— Разве вам не было бы достаточно слова французского принца?
— В отличие от тебя я не принадлежу к латинянам. На мой взгляд, осмотрительность — необходимая добродетель для человека, не желающего расставаться с властью. Все же я — великий визирь государства, на мое место метят многие.
— Зачем же вы извлекли меня из этой дыры сегодня.
— Потому что нам пришло время познакомиться, а также потому, что за ним уже прибыли…
Меня тут же охватила тревога, терзавшая полтора и утихшая было только в последние четверть часа. На вопрос, собирается ли он отдать прибывшим адмирала, визирь ответил утвердительно, сославшись на волю султана.
— Так позвольте мне отправиться с ним!
— Люди короля считают тебя погибшим. Но я хочу предоставить тебе шанс — если не спасти его, то по крайней ней мере узнать, что они замышляют. Видишь ли, мысль, ему готовят еще более страшную участь, чем просто смерть, не дает покоя. Мне стыдно предавать друга. Слушай внимательно, французское судно — тихоходный, зато хорошо вооруженный «купец» — выйдет из порта завтра ночью. Ты должен до рассвета погрузиться в шуструю фелюгу, хозяин и команда которой — мои люди. Ставрос уже получил приказ находиться поблизости и не терять французский корабль из виду, на какой бы курс он ни лег. Я полагаю, судно выйдет в Марсель.
— Преследовать корабль в море на большом расстоянии — значит рисковать перепутать его с другим судном.
— Ставросу это не впервой. Его посудина построили специально для гонок, а сам он — лучший моряк из всех, кого я знаю. К тому же после выхода из проливов француз поднимет на мачте красный флаг моего флота, чтобы на него не напали мореходы, именуемые вами берберскими пиратами. Отличить его от других судов не составит труда, нападение ему тоже не грозит. Но после завершения морского путешествия тебе придется продолжать преследование на свой страх и риск. Я дам тебе французских золотых монет из выкупа и одежду, какую носят моряки-греки…
Можете себе представить мою радость! Конечно, поведение моих соотечественников вызывало у меня стыд, зато я был полон признательности к врагу, проявившему столько благородства. Он махнул рукой, не желая выслушивать мою благодарность, но моя просьба взглянуть на принца хоть одним глазком натолкнулась на решительный отказ.
