— Сейчас он за нас и на несколько минут можно на него положиться! Ну а что дальше будет, не знаю!
— Яс ним поговорю! А нет ли еще кого, на кого бы мы могли рассчитывать?
— Старый Джо, наш судовой плотник, да еще юнга Ватсон, может, пристанут к нам, далее механики, которых нам нечего опасаться, они, безусловно, будут держаться в стороне от тех и от других!
— Ну, видите, Фентон! Вот уже нас пятеро против двадцати пяти. Это уже несколько лучше. Во всяком случае, мы должны быть настороже все время. Я буду дежурить первым, свежий воздух освежит меня, мне это будет полезно.
Джесси переглянулась с Фентоном и вдруг заявила, что дежурить желает она.
— Разве женщина не может закричать так же громко, как мужчина, когда она увидит опасность? Вы оба устали и нуждаетесь в отдыхе, а я еще бодра.
Пришлось уступить и, предоставив в их распоряжение каюту, Джесси вышла на мостик.
Кэлли, младший офицер, следил за ней с восхищением, наконец осмелился приблизиться к ней и спросил:
— Вы на нашей стороне, мисс?
— Ну, конечно! А вы думали как, мистер Кэлли?
— Я полагал, что вы англичанка! Вы можете рассчитывать на меня, мисс Голдинг, во всякое время!
— Благодарю, теперь нам это может пригодиться. Скажите, где же люди? Что они теперь делают?
— Верно, стараются разбудить шкипера, которого ваш приятель славно усмирил! Ну, уж и сила у него, у этого вашего друга! Как он поднял да перекинул Кинга, словно ребенка, и словно щитом прикрылся им! Удивительно!
— Как вы думаете, повторят они еще раз в эту ночь свое нападение? — спросила Джесси.
— В эту ночь навряд ли, это можно почти с уверенностью сказать. Но что они надумают завтра, одному Богу известно. Конечно, ваш друг, быть может, управится с ними как-нибудь. Ведь это черт, а не человек! Не так ли?
Хотя Кэлли вел раньше довольно бурную жизнь, но, как у всякого истинного американца, чувство уважения к женщине жило в его душе, и теперь Джесси всецело овладела им; он следовал за нею, как пес, а когда вахта сменилась и он ушел к себе, думы его продолжали принадлежать ей.
Из всех странных происшествий этой ночи, быть может, ничто не было столь удивительно и странно, как то, что в определенное время часовые и вахтенные сменились в строгом порядке, как будто на судне ничего не произошло. Тела убитых были сброшены в море; в машинном отделении механики делали свое дело; только на палубе кое-где виднелись темные пятна — следы крови еще не успели смыть.
Когда рассвело, и тогда никто не упоминал о вчерашних событиях иначе, как только шепотом. Фентон, как всегда, невозмутимо и спокойно шагал по мостику, а старший механик у лесенки курил свою утреннюю трубочку. Весь экипаж выстроился на палубе в полном порядке, как бы ожидая расправы и вместе с тем надеясь, что она наступит еще не сейчас.
Мюрри почти не сомкнул глаз в эту ночь, и солнце едва взошло, как он открыл глаза и увидел Джесси у своего изголовья.
— Что же Фентон смотрит, что позволяет вам оставаться здесь, когда вам давно пора отдыхать? Джесси, как можно быть столь неблагоразумной! Где же Фентон?
— Мистер Фентон на мостике, — сказала Джесси, — и я сейчас пойду спать, если вы мне позволите сделать вам перевязку! Надеюсь, вам теперь лучше, Мюрри? Я только хотела узнать, как вы себя чувствуете.
Мюрри Вест откинулся на подушки, и глаза его остановились на мгновение с чувством невыразимой нежности на девушке, но он в ту же минуту спохватился и ответил:
— Благодарю, Джесси, мне гораздо лучше. Давно ли вы здесь?
— Я спустилась к вам после того, как сменились вахтенные! — отвечала девушка.
— Это было очень неразумно, Джесси! Конечно, я это очень ценю и очень тронут вашей добротой. Скажите Фентону, что я сейчас приду. Это судьба послала нам такого человека, Джесси! Ведь вы верите в наше счастье? Я верю! Что-то говорит мне, что я вызволю вас из беды! Однако мне необходимо поговорить с Фентоном. Когда мы зайдем в какой-нибудь порт, непременно будет произведено следствие. Нам необходимо обелить, сколько возможно, экипаж и взвалить всю вину на того помешанного. Я очень рад, что он убит не мной, а его заколол один из его людей, этого не следует упускать из виду. Полагаю, что теперь вам нечего опасаться, хотя, не скрою, опасность еще не совсем миновала. Но могу с гордостью сказать, что в это трудное время я имел подле себя самую мужественную маленькую американку!
— Это неправда, Мюрри! Я вовсе не мужественна! Я была до того напугана всем происходящим, что у меня не хватило даже сил сказать вам об этом. У меня теперь в голове какой-то туман, мне кажется, что это вовсе не я, а какая-то другая девушка, которая все это видела, слышала и пережила, а настоящая Джесси Голдинг спокойно спит в своей каюте на пароходе, следующем в Лондон. Я даже не спрашиваю себя, живы ли наши друзья и спутники… Как вы думаете, Мюрри, живы они?..
— Я ничего не могу сказать, Джесси! Я сам постоянно спрашиваю себя, жив ли мой приятель Лэдло? Бедняга, ему тяжело будет без меня, если он уцелел. Вы знаете, это самый слабый, самый беспомощный мужчина, какого я когда-либо встречал в своей жизни, и вместе с тем я любил его, хотя и сам не знаю за что. Я бы много дал, чтобы он был жив!
Это доброе чувство Мюрри к своему другу отнюдь не повредило ему в мнении Джесси, но ей становилось досадно и больно, что этот человек говорил о любви к другу и никогда ни одним словом не хотел намекнуть ей о любви к ней. Почему он молчал? Как легко было бы у нее на душе, если бы он хоть раз только сказал ей: «Я люблю тебя», но он не говорил этого, и она уже потеряла надежду, что эти слова
