Спаситель будто бы отрицал свое человеческое происхождение.
Такими еретиками во времена Тертуллиана были: Маркион и Апеллес.
Разбирая и опровергая это лжеучение, Тертуллиан справедливо утверждал, что на основании приведенных слов Христа никак нельзя отрицать Его принадлежность к человеческому роду по происхождению, ибо всякий человек, рассуждал Тертуллиан, может иногда находиться в таком положении, что он как бы желает на время позабыть о своих родителях и своих родственниках. И в пример возможности такого положения Тертуллиан говорит, «Позволь заметить тебе, Апеллес, или тебе, Маркион, разве вы, будучи увлечены игрой в кости или спорами об актерах и наездниках и услыхав, что вас желают видеть мать и братья, не воскликнули бы: «Кто моя мать и кто мои братья?» (De carne Christi, cap. 7). Не вдаваясь в рассуждения о том, прилично ли, уместно ли приводить подобные примеры, когда речь идет о Божественном Искупителе (заметим, однако, едва ли наше время более благочестивое на словах, чем на деле, вправе строго судить древнехристианских писателей, хоть и неразборчивых на словах, но зато исполненных действительной ревности по Бозе), укажем как сравнительно много сказано Тертуллианом в немногих словах по интересующему нас вопросу.
Во-первых, как тонкий психолог, он отмечает самозабвение, до какого доходит азартный игрок: такой игрок, как известно, готов забыть обо всем на свете, за исключением самой игры; он не помнит ни о своих общественных, ни семейных обязанностях, он так объят постыдной страстью, что от него легко услыхать: «Да что мне мать, братья; мне теперь не до них!» Во-вторых, тот же писатель, желая образумить приверженных к игре своих единоверцев, сравнивает их увлечение игрой с увлечением театром и конскими бегами; для нас только тогда будет понятна степень строгости Тертуллианова суждения, когда припомним, что театр тогда отражал и совмещал все худшие стороны языческого общества; представления заимствовали свои сюжеты из языческой мифологии, речь постоянно шла о Венере да о Бахусе; театр был учителем безнравственности и убежищем для безобразных оргий. Сравнивая увлечение игрой с увлечением театром, он тем самым порицает игроков, как самый худший род людей. Из III века мы не имеем указаний на борьбу на Западе с рассматриваемым злом. Но зато в IV веке против сего вооружаются и соборы, и церковные писатели. Прежде упомянутый нами собор Эльвирский постановил такое правило (прав. 79): «Если кто из числа верующих (христиан) играет в кости ради денег (nummis), таковой пусть перестанет это делать: он должен быть на год лишен права принимать св. причастие и допущен до причастия по истечении указанного срока лишь в случае исправления поведения». Вот первое церковное правило, которым игрок, приверженный к азартным играм, подвергается важному церковному наказанию. Но, как кажется, постановление собора Эльвирского нисколько не уврачевало недуга. По крайней мере в том же IV веке (в конце его) св. Амвросий Медиоланский сильно ратует против увлекающихся играми. Св. отец, обличая игроков между христианами, сравнивает прибыток, добываемый путем игры, с воровством, ставит его на одну степень с барышом, получаемым ростовщиками, и говорит, что самые лица, предающиеся игре, похожи по своим нравам на диких зверей (в соч. его: De obia, cap. 11). Как ни суров приговор св. отца относительно азартных игроков, этот приговор вполне справедлив.
Св. Амвросий Медиоланский
Азартные игроки, если им счастье благоприятствует, т. е. если они выигрывают, мало чем отличаются от воров и ростовщиков: вор и ростовщик обогащаются без труда, они не потом и кровью создают свое благосостояние, точно тоже и счастливые игроки. Азартные игроки, с другой стороны, все вообще, как справедливо замечает св. Амвросий, похожи на диких зверей: как звери только и заняты одним – отысканием себе обильного корма, так и у игроков – одно на уме: выиграть побольше во что бы то ни стало; как зверь, под влиянием голода, доходит до остервенения, так и азартный игрок, под влиянием ненасытного корыстолюбия, готов обобрать всех, не различая друзей, родных, бедняков, проигрывающих в азартной игре последнюю копейку; как вершину наслаждения для зверя составляет лакомый кус, так для игрока большой куш денег, услаждающий корыстолюбивую душу. Как кажется, и голос знаменитого отца Церкви не имел большого влияния на Западе. Так можно думать на том основании, что собор Майнцкий (813 г.) запрещает пристращаться к азартным играм (aleas amare) лишь лицам монашеского и духовного чина (прав. 14), а о мирянах не упомянуто, не упомянуто, вероятно, потому, что Западная Церковь не находила средств обуздать мирян, предоставив их в этом случае их собственной совести.
Самое обстоятельное, самое внушительное раскрытие всех темных сторон увлечения азартными играми сделано на Западе в трактате: «Об игроках» (De aleatoribus), древнейшем латинском христианском сочинении, приписываемом учеными (Гарнаком) римскому епископу II века Виктору.
Сочинение это представляется нам настолько богатым назидательными мыслями, что мы решились сделать из него большие извлечения и поместить их в конце нашей статьи на основании правила: «конец венчает дело». Автор-епископ пишет: «Мы обеспокоены за все братство наше (христиан) по причине дерзости игроков, которые и других вводят в соблазн и сами приносят себе пагубу. Господь по своему милосердию внушает нам, чтобы никто из верующих по неосторожности не попадал снова в сети дьявола; Он повелевает нам быть предусмотрительными и опытными, так как дьявол различными способами уловляет чад Божиих.
Искушения его разнообразны; главнейшие из них вот: идолопоклонство, прелюбодеяние, воровство, грабеж, корыстолюбие, обман, пьянство и т. д.; к числу этих же искушений относится и игорная доска. На ней стоит сам дьявол со смертоубийственным ядом змеи и приводит верующих к падению, уловляя их кажущейся невинностью занятия. Но вспомните: должна ли рука, очищенная от неправд человеческих, принимающая участие в Господней жертве, поднимающаяся вверх для хвалы Господа (указание на древний способ молитвы посредством воздеяния рук), полагающая крестный знак на челе, получающая божественные таинства (в древности евхаристический хлеб давался прямо в руку причастнику), снова запутываться в тенетах дьявола? Рука игрока причиняет ему повреждение, осуждает сама себя, ибо игорная доска есть орудие дьявола, наносящее неисцелимую рану. Здесь дьявол торжествует свою победу над нами; здесь возникает вероломство и лжесвидетельство. Вокруг игорной доски царит безумный смех, ни во что ставится божба и слышится шипение подобно змее; самые злые страсти, споры, ругательства и дикая зависть не умолкают около игорной доски и ссорят между собой братьев и друзей. На игорной доске растрачивается состояние, с трудом нажитое; что заработано предками в поте лица, это самое губится вследствие постыдного занятия игрока. О, злосчастная рука, бьющая того, кому принадлежит,
