– А кто стоит? Ты чё такое говоришь, Танька? У меня нет с ним проблем. У тебя чё, пластинку заело? Ярослав, Ярослав…
– Да я же вижу, как ты сохнешь по нему?! Вот и моя Валька так же сохла, а шо вышло?
Так вдруг взбесила ее жалость, что она сравнила меня с дочерью – проституткой, навязывала мне чувства к Ярославу, когда я не хотела думать ни о нем, ни о ком другом. И меня как понесло:
– Валька? Ха-ха-ха, Валька!– рассмеялась я в лицо Антоновне.– Да ты знаешь ли, кто такая твоя Валька? Ты ж ни черта не знаешь!
Антоновна нахмурилась и отклонилась от стола.
– Ты шо, сказилась?!
– Шо, шо, да твоя Валька с шестнадцати лет на панели стоит. Из-за этого Ярослав и выгнал ее из своего клуба. И на работу ее никто не берет, потому что знают, что она девка Власа Крючко. Ты глаза-то раскрой, Танька. Чево ты взъелась на Ярослава? Он просто бабник… да, козел, но ничё паскудного твоей дочуре не сделал.
Я громко рассмеялась и упала лицом на стол. Так закружилась голова!
Антоновна замолчала. А я просмеялась, и тут меня прошибло от осознания, что наплела своим бескостным языком. Глаза тут же наполнились слезами, и я закрыла рот ладонью.
– Ой, Тань,– опустила голову я и прищурилась от боли в висках,– чё-то я разболталась.
В глазах Антоновны блестели слезы, губы дрожали, и руки нервно перебирали края скатерти. Но она не была поражена настолько, чтобы впасть в шок или устроить истерику.
– Тань, ты чё?– тряхнула я ее за плечо.– Ты чё, все знаешь?
– Я тебе не верю,– глухо проговорила она и сжала губы.
Я опустила голову и умыла лицо ладонями.
– Фу-х, по-моему, я идиотка! Ты прости меня, Тань, а?
Я истерично засмеялась сквозь слезы.
– Я такая дура!
– Я пойду,– расстроено проговорила Антоновна и поднялась.– А ты больше не пей, а то до хаты не дойдешь.
Я, шевеля губами, как рыба, ничего не могла выговорить. Язык не слушался и мысли перепутались. Я только закивала и неловкими пальцами утерла слезы, щекочущие щеки.
Антоновна ушла, а все в баре почему-то пялились на меня. Или мне так казалось?
На столе осталась неполная бутылка пива. Я прижала ее к груди, как родную и, что-то бурча под нос, уставилась в окно.
Звякнул колокольчик над входной дверью, и я перевела глаза на вошедших людей. От красновато-синего света в зале и табачного дыма, не сразу разглядела, что это были Серега и Стас.
– Ой, пёсики?– засмеялась я, и снова что-то нашло. Я мигом выдула оставшееся пиво и щелкнула пальцем.– Эй, мне еще пива! Две бутылки… Я пойду гулять!
Я поднялась, из кармана юбки вывалила на стол помятые бумажки – деньги и пошла к бару. Там забрала в охапку две бутылки и, еле переплетая ногами, вышла из бара.
– Хм, уроды, смеются еще!– проворчала я за дверью заведения на людей, которые проводили меня из бара с усмешками.– Лучше бы пива помогли донести. Фу-х, жара какая!
Ноги сами понесли к пляжу. Кажется, что я шла с закрытыми глазами, буквально, куда ноги ведут, потому что не помню, как попала на пляж. Однако попала на свой пляж, на котором давно не была. Где-то мимо проползли два обморока с синюшным цветом лица и косоглазием десятой степени и, звеня бутылками, застряли за деревянным ограждением. Огни бара-караоке слабо освещали берег, но у забора было светло. Я вынула из подмышки драгоценные бутылки с пивом и одним махом открыла их об забор. От неуклюжего питья я залила пива себе в нос и закашлялась.
Фу, вот дурында!
Я расхохоталась и склонилась к коленям. И вдруг увидела на песке передо мной чьи-то ботинки… брюки… рубашку…
О-о, это был Стас!
– Фу-у!– брезгливо выдохнула я.– Ты, бревно, чё надо?
– Чё, добилась своего?– злобно прогундосил амбал.
– Ты чё, я с тобой спать не буду?– сморозила я какую-то фигню, что сама себе усмехнулась.– Фу, вот дура!
Но, по-моему, он и сам был встельку пьян и гнул свою линию. Пыхтя от такого роста и веса, да еще и выпитого, он смачно плюнул и снова вытаращился на меня.
– Яра-то меня уволил. Я всего-то рассказал Вике про счет, который вы с Ярой в банке открыли. Ну, это ж просто бабки за шлюху?
– Туда тебе и дорога,– усмехнулась я.– Дегенерат. А за шлюху – ответишь!
Я была пьяна, и было серо-буро-малиново, как звучат мои слова. Но вот попытка дать ему оплеуху была напрасной. Он больно отбил мою руку, а потом оттолкнул назад.
– Ручками-то не маши, коза драная! Щас ты меня выслушаешь, ца-ца!
Потирая запястье, я начала смеяться, как ненормальная, но Стас так резко шагнул навстречу, что тут же замолчала.
– Ха, я ему столько всего… как отцу родному служил. Узнай все про эту девочку: я узнал. Последи за ней: я следил. Вот теперь из-за этой бабы я потерял работу!
Меня это снова рассмешило, и я продолжила смеяться, но уже ему в лицо. Сил не было остановиться. Не знаю, что было смешного в этом? Он ведь мог меня одним ударом ладони размазать по стенке.
Стас резко вскинул голову, зыркнул красными от ярости глазами, качнулся в мою сторону и ладонью припечатал к забору.
– Эй, ты!– еле проворочала языком я.
– Это ты виновата… Ты, сука, разрушила мою жизнь…
Я оцепенела не от страха, а оттого, что мне вдруг стало трудно дышать.
Он еще сильнее прижал к забору, уперся локтем в мою шею и, хрипя что-то нечленораздельное, сверлил тупым взглядом.
Я давилась слюной и задыхалась от боли и нехватки воздуха. А потом он начал кричать матом, брызгал слюной, а у меня все больше темнело в глазах, в руках не было сил, чтобы отбиться. Обе бутылки пива выпали из рук и разлились у ног. А я начала медленно оседать на песок.
– Стас, ты что, охренел!– послышался глухой голос откуда-то со стороны.– А ну, щас же отпусти ее!
Я только тогда сообразила, что произошло, когда упала лицом в мокрый от пива песок. Кто-то оттянул Стаса от меня и далеко отшвырнул.
Я открыла глаза, прищурилась, смахнула песок с щек и носа и увидела Серегу.
– Я всегда знала, что эта сволочь когда-нибудь меня тронет. Ублюдок! Пошли все вон с моего пляжа!– заорала я, как резаная, и начала кидаться песком.
– Эй, Полина, успокойся! Все, успокойся. Мы уходим,– прокричал Серега, забирая с собой пьяного амбала.
– Пошли вон!– прошипела я и закашлялась.
Песок набился в волосы, за пазуху, лицо начало чесаться от смеси пива и песка, все пальцы тоже были в песке. Но меня это не раздражало, только еще больше насмешило, что жутко захотелось реветь. Громко и отчаянно реветь.
Но как-то не ревелось, а истерично хихикалось.
