— Хочешь, мы оставим тебя наедине с Древним? — вкрадчиво спросила Великая Мать голосом, которым можно было резать сталь. — Ты знаешь, что он с тобой сделает? Мы даже не станем надевать на тебя цепи… Мы просто уйдем из этого подвала и оставим тебя наедине с Древним. Ты, полукровка, отринувший обе свои расы, думай, думай крепко: ты этого хочешь?
Он не хотел. Он обмяк. Затем жалобно попросил снять кота с груди — не может дышать. Я снял напружиненного, готового к убийству кота (двадцать килограммов мышц, когтей и разлитой древней злобы), малут рыкнул, но, когда утвердился на полу всеми лапами, встряхнулся — с него будто спало боевое возбуждение. Он взглянул на меня благодарно, хотя тело еще била дрожь.
— Что вы хотите… Хотите от меня?..
Я присел, почесывая кота за ушами.
— Расскажи о своих делах с Сакраном и Армадом. Расскажи все, что знаешь.
Он рассказал. Он обрушил на нас водопады слов. Он не думал юлить — психологически сломанные не юлят, по крайней мере, до тех пор, пока вновь не обретут душевное равновесие, а послы были настолько самоуверенны, что раскрыли ему определенные и важные подробности своего заговора. Все, что рассказал Хват, лишь подтверждало мои подозрения. Послы с самого начала водили меня за нос! Они усыпляли мою бдительность, а сами деятельно готовили вторжение в Норатор.
Рассказав о плане вторжения, эльф ядовито расхохотался. Глаза его налились ртутным глянцем, вновь стали злобными. Он приподнял голову, нашарил меня взглядом, лицо перекроила глумливая усмешка:
— Ты понимаешь, что они придумали? Даже если ты сможешь задержать их в порту… Ох-х-х… Тебе конец, архканцлер, конец!
Глава 42
Глава сорок вторая
Утро воскресенья было тихим и пустым. Алые снялись с казарм и ушли еще ночью. То же самое проделала дворцовая стража, нет, конечно, остались небольшие посты там и тут, но это выглядело лишь формальностью. Блоджетт отправился к Храму Ашара еще вчера. Его правая рука Лонго Месафир отбыл по моему заданию. Все, кого знал, отбыли по моему заданию. Даже кот меня бросил, убрел куда-то по своим кошачьим делам. Во дворце стояла тишина гулкая и страшная. Я сидел в кабинете и ждал.
Вчерашний день был очень насыщен, встречи, переговоры, попытки шантажа. Но об этом дне я расскажу в другой раз. Гицорген провел вчерашний день в болезненной летаргии, порывался идти со мной, но не мог выбраться из кареты. Снотворная магия Великий Матери была слишком сильна, и я понял, почему она не хотела повторять этот фокус: после вторичного применения, человек, действительно, мог превратится в кретина.
Тишина… Гулкая… Страшная тишина. Даже вороны в парке молчат. И под деревьями нет силуэтов Алых…
Я обреченно ждал.
Час назад я устроил рекогносцировку, выглянул из своей берлоги и пробежался по переходам Варлойна. Придворные разъехались в Норатор на мое отречение, во дворце осталась лишь пугливая челядь. Она, челядь эта, смотрела на меня расширенными глазами, как… на живой труп, на осужденного смертника.
Я вернулся в кабинет ротонды и начал ждать.
Обреченно.
Наконец, послышался скрежет ключа в замке предбанника. Распахнулись с едва слышным скрипом внешние двери, затем ключ деловито заскрипел в дверях внутренних.
Барон Гицорген вошел с едва заметной улыбкой на румяном, свежем лице. Выспался за двое суток, под глазами нет даже кругов, и ни следа той вчерашней заторможенности — жесты вкрадчивые, как у пантеры. Камзол черный с золотом, льняные локон рассыпаны по плечам. Глаза искрятся.
— Гицорген? Но как ты вошел?..
Он встал у двери, возложил ладонь на эфес шпаги.
— Умному человеку не составит труда сделать слепок ключа. Твой дряхлый секретарь то и дело забывал ключи на конторке, когда бегал к тебе с докладами, крейн.
Это был совсем другой человек, он снял маску легкой придурковатости и этой самой… трахабилити, с которой смотрел на всех женщин. Иронический холодный прищур. Собран, жесток, полностью отдан идее… оперативно решить вопрос с архканцлером. Профессионал с самоконтролем.
Я бросил пугливый взгляд на собственную шпагу, что положена на каминную полку рядом с Законным сводом, но он неуловимо быстрым движением извлек свое оружие и покачал головой:
— Тц-тц-тц!
— Все-таки убить меня явились, — промолвил я обреченно.
Он кивнул.
— А почему же не убили раньше? — спросил я, дрожащей рукой утирая взмокший лоб. — Мы оставались наедине, что стоило пырнуть ножиком в сердце? Почему именно в день… коронации?
Он улыбнулся.
— Именно потому, что вы все же решили короноваться, хотя, уверен, прорабатывали разные варианты… Но остановились на самом гибельном. А ведь вас предупреждали — бросьте эту затею! Бросьте!
Шпага в его руке описала красивую дугу и свалила мое оружие с камина.
— Так будет лучше, крейн. Как вас звать-то на самом деле, а?
— Торнхелл, — сказал я. — Аран Торнхелл. Здесь меня так зовут. У меня есть еще время?
Он кивнул благосклонно.
— Да, конечно, есть некоторые моменты, которые мне интересно прояснить для самого себя… и для тех, кто меня нанял. Поэтому время — есть. Но немного.
— Дадите мне возможность защищаться? — спросил я, едва разлепляя губы.
— Нет, — ответил он, снова отходя к двери и аккуратно ее прикрывая. — Но не бойтесь, вы умрете быстро. Один укол в сердце…
Я подумал, что он произведет его прямо сейчас, и напрягся, но Гицорген расслабленно улыбнулся, повернул туловище к Законному своду, однако следил за мной углом глаза. Его шпага легонько стукнула по огромной книге. Затем он провел лезвием по корешку, оставив на нем тонкую зазубрину.
— Вы знаете, что я понял, господин архканцлер, пока за вами наблюдал? Вы очень неглупый человек и проявляете удивительную преданность своему делу. Своего рода — фанатик, цепной пес империи.
— Вот уж кем мне не хочется быть, — буркнул я, — так это, извините, цепным псом. Обижаете сравнениями. Я бы перестал себя уважать, если бы даровал себе глупейший рабский титул.
Он развернулся, уткнул шпагу в пол, покачался на носках.
— Как же вас называть? О нет, вы не простой человек, архканцлер… Заметили? Я называю вас на «вы», когда обращаюсь как к архканцлеру… Это — искреннее мое уважение. Ну, так как же вас называть?
— Имперский администратор. Мне не нравится текущее положение дел в стране, и я хочу его исправить.
В искрящихся глазах проявилось удивление:
— Просто так? Я присматривался к вам и никак не мог ухватить мотивы ваших действий… Понятно, что вы напропалую врали послам, изображали из себя алчного дурачка… Сперва я решил, что вы обычный фанатик, есть такие, однако сейчас вижу, что мотивы ваши куда глубже… И я очень хотел бы их понять. Ради чего вы… рискуете головой?
