В методе Артуро был еще один элемент, которого я не видела во время первого сеанса. Когда я лежала на полу в окружении его магических предметов, он установил над кристаллами зеркало. Оно отражало свет от другого зеркала, снаружи, и через два эти зеркала на кристаллы падал лунный свет. Именно этот свет, измененный после прохода через кварцевые кристаллы, вызывал высокие колебания в ауре, которые изменяли тело. Артуро никогда не наводил кристаллы на солнце, говоря, что воздействие было бы слишком сильным. Конечно, Артуро понимал, что свет луны идентичен свету солнца, только смягчен космическим отражением.
Артуро своими руками сделал из кристалла пузырек для моей крови.
Свой первый опыт он поставил на местном мальчике, который был умственно отсталым с рождения. Мальчик жил на улице и питался объедками, которые бросали ему прохожие. Таково было мое желание: чтобы Артуро сначала поработал над кем–нибудь, кто не выдал бы его цивилизации. И все же Артуро шел на большой риск, экспериментируя хоть с кем–то. Церковь сожгла бы его на костре. Как ненавидела ее самоуверенные догмы, ее лицемерие. Артуро никогда не знал, как много инквизиторов я убила, — это маленькое обстоятельство я забыла упомянуть, когда исповедовалась перед ним.
Я хорошо помню, как мягко Артуро разговаривал с этим ребенком, чтобы он спокойно лежал на медной пластине. Обычно мальчик был очень грязным, но перед опытом я его искупала. Понятное дело, он ко всем относился с недоверием, ведь его столько раз обижали. Но мы ему нравились — я иногда его кормила, а Артуро умел очень хорошо обращаться с детьми. Так что скоро он лежал на медной пластине и спокойно дышал. Отраженный лунный свет, пройдя через темный пузырек с моей кровью, бросал на комнату красноватый отсвет. Это напоминало мне самый конец сумерек перед наступлением ночи.
— Что–то происходит, — прошептал Артуро, видя, как учащается дыхание мальчика. В течение двадцати минут ребенок пребывал в состоянии гипервентиляции, он судорожно дергался и трясся. Мы бы остановили опыт, если бы его лицо при этом не оставалось спокойным. К тому же мы наблюдали, как творится история, а может быть, и чудо. В конце концов мальчик успокоился. Артуро отвел от него отраженный лунный свет и помог ему сесть. С его глазами произошла странная перемена — они стали яркими. Он обнял меня.
— Ti amo anch'io, Сита — сказал он. — Я люблю тебя, Сита.
Я никогда прежде не слышала, чтобы он мог выговаривать связное предложение. Радость так переполняла меня, что я даже не задумалась о том, что никогда не называла ему своего настоящего имени. Во всей Италии его знали только Артуро и Ральф. Мы оба были счастливы, что у ребенка, кажется, стал нормально работать мозг. Это был один из редких случаев в моей жизни, когда я плакала слезами, а не кровью.
Красные слезы придут позже.
Первый успешный опыт вселил в Артуро огромную уверенность и ослабил его осторожность. Он увидел умственное изменение и теперь хотел увидеть физическое. Он стал искать прокаженного и привел женщину лет за шестьдесят, которую смертельная болезнь уже лишила пальцев на руках и ногах. Вот уже сколько веков мне было особенно тяжело смотреть на прокаженных. Во втором веке в Риме у меня был красавец–любовник, у которого развилась проказа. На последней стадии болезни он умолял меня убить его. И я это сделала: крепко зажмурившись, раскроила ему череп. Ну, а сейчас есть СПИД. Мать–природа каждую эпоху одаривает своим особенным ужасом. У нее, как и у бога Кришны, всегда есть в запасе неприятные сюрпризы.
Женщина была уже очень плоха и не видела, что мы с ней делаем. Но Артуро сумел сделать так, чтобы она глубоко дышала, и скоро магия повторилась. Началась гипервентиляция, она билась в судорогах еще сильнее, чем мальчик. Но ее глаза и лицо оставались спокойными. Не берусь сказать, что она чувствовала; во всяком случае, у нее не начали сразу отрастать пальцы. Когда с ней было закончено, Артуро увел ее наверх и уложил в кровать. Сразу же после опыта казалось, что у нее прибавилось сил и энергии. Через несколько дней у нее начали отрастать пальцы на ногах и на руках.
Через две недели у нее не осталось никаких следов проказы.
Артуро был в экстазе, но я волновалась. Мы велели женщине никому не рассказывать о том, что мы для нее сделали. Естественно, она рассказала всем. Разлетелись слухи. Артуро мудро отнес ее исцеление на счет божьей милости. Однако во времена инквизиции опаснее было быть святым, чем грешником. Грешник, если только он или она не были еретиками, мог покаяться и отделаться поркой. А святой мог оказаться колдуном. Лучше по ошибке сжечь святого, считала церковь, чем упустить настоящего колдуна. У них было извращенное представление о справедливости.
Артуро, однако, не был абсолютным дураком. Он больше не излечивал прокаженных, хотя десятки их толпились у его дверей. Но продолжал опыты на нескольких глухонемых, которые действительно были умственно отсталыми. Но как же трудно было избавиться от прокаженных. Исцеленная женщина дала им такую надежду. Современные ученые мужи часто толкуют о достоинствах надежды. По мне, так надежда приносит только горечь. Самые умиротворенные лица у тех, кто ничего не ждет, кто перестал мечтать.
Я мечтала, что стану любовницей Артуро, а теперь, когда он стал моим, он был несчастен. О да, он любил спать со мной, чувствовать меня рядом. Но он думал о том, что грешит, и не мог избавиться от этой мысли. Наша связь случилась в неподходящее время. Он нарушил обет целомудрия как раз тогда, когда был на пороге того, чтобы исполнить свое предназначение. Бог не знал бы, проклясть его или благословить. Я сказала, что ему не стоит волноваться насчет Бога. Я встречалась с этим парнем. Когда он хотел что–то сделать, он делал — независимо от всех твоих усилий. Я рассказывала Артуро много историй о Кришне, и он слушал, изумляясь. Однажды после близости он заплакал. Я предложила ему сходить на исповедь. Но он отказался — он мог исповедаться только мне. Только я могла бы понять его, говорил он.
Но я не понимала. Не понимала, что он задумал.
В этот период у него начались видения. Они бывали у него и раньше — и не настораживали меня, во всяком случае поначалу. Еще задолго до меня у него было видение, из которого он понял механизм своего метода трансформации. Но теперь видения стали очень специфическими. Он начал строить модели. Только семьсот лет спустя я поняла, что он создавал модели ДНК: человеческой, вампирской и еще одной. Да, действительно, пока мы смотрели, как люди корчатся на полу под воздействием моей кровавой ауры, Артуро видел больше, чем я. Он определил ту молекулу, в которой закодировано все тело. Молекула пришла ему в видении, и он наблюдал, как она изменяется под воздействием магнитов, кристаллов, меди и крови. Он видел двойную спираль обычного ДНК. Он видел двенадцать прямых нитей моего ДНК. И он видел, как их можно совместить.
— Нам нужны двадцать спиралей, — признался он мне. — Тогда мы получим свое совершенное существо.
— Но чем больше опытов ты проводишь на людях, тем больше внимания к себе привлекаешь, — протестовала я. — Твоя церковь тебя не поймет. Они убьют тебя.
