Нита, сидя перед зеркалом, накладывала на лицо последние штрихи. Гигантский платиновый парик, длинные бриллиантовые серьги-подвески и просторное светлое платье-кафтан[35]делали ее похожей на карнавальную платформу, представленную на парад владельцами борделя для престарелых, но впечатление каким-то образом получалось достаточно внушительное.
– Вперед, солнышко, – объявила Блу с порога, – и не забудьте изобразить удивление.
– Для этого достаточно посмотреть на тебя, – съязвила Нита, оглядывая Блу.
– Просто сейчас самое подходящее время.
– О нет, подходящее время настало примерно два месяца назад!
Блу протянула ей руку, но Нита взбила ей волосы.
– Послушай ты меня с самого начала, Гэрм давно бы сделал из тебя конфетку!
– Послушайся я вас, уже была бы блондинкой.
– Уже и предложить нельзя! – фыркнула Нита.
У Гэри чесались руки добраться до Блу с той ночи, когда они встретились в «Барн грилл». И едва она уселась в его кресло, он укоротил ей волосы до ушей, выстриг несколько кокетливых прядей так, чтобы они подчеркивали ее огромные глаза, а также подстриг затылок лесенкой. В результате получилась асимметрия, необыкновенно шедшая Блу. На ее взгляд, даже слишком. Но зато она разительно преобразилась.
– Нужно было с самого начала привести себя в порядок, хотя бы ради футболиста, – зудела Нита. – Тогда он наверняка бы принял тебя всерьез.
– Он и без того принимает меня всерьез.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я. А вдруг он влюбился бы в тебя? Еще сильнее, чем ты – в него?
– Я схожу по нему с ума. Но не влюблена. Это большая разница. Я ни в кого не влюблялась.
Но Нита искренне не понимала. Зато Блу могла покинуть город с высоко поднятой головой, убедившись, что Дин, взглянув на нее в таком виде, ощутит хотя бы легкое сожаление.
Блу повела Ниту к выходу. Пока она выезжала из гаража, Нита проверила, не стерлась ли помада.
– Тебе должно быть стыдно за то, что позволила своему футболисту прогнать тебя из города. Твое место здесь, в Гаррисоие. И нечего шляться по всей Америке.
– Мне не на что жить в Гаррисоне.
– Я уже сказала, что буду тебе платить. Куда больше, чем ты получаешь за свои дурацкие картинки.
– Мне нравится рисовать дурацкие картинки. И я терпеть не могу жить в рабстве.
– Это я живу в рабстве, – парировала Нита, – если учесть, как ты мной командуешь. Из-за своего ослиного упрямства ты не желаешь понять, что упускаешь золотой шанс. Никто из нас не вечен, особенно я, и, сама знаешь, мне больше некому оставить деньги.
– А по-моему, смерть вас боится, и вы переживете всех нас.
– Издевайся сколько хочешь, но я стою миллионы, и все они когда-нибудь могут перейти к тебе.
– Не нужны мне ваши миллионы. Будь в вас хоть капля порядочности, оставили бы все городу. А я хочу убраться из Гаррисона как можно дальше.
Блу остановилась на красный свет, прежде чем свернуть на Черч-стрит.
– Помните, – предупредила она, – о необходимости быть любезной со всеми.
– Я работала у Артура Мюррея и знаю, что такое любезность.
– И вообще лучше шевелите губами и предоставьте говорить мне. Так будет безопаснее.
Фырканье Ниты прозвучало почти смехом. И Блу вдруг осознала, как будет тосковать по старой ведьме. С Нитой Блу могла быть самой собой. Эксцентричной чудачкой.
Совсем как с Дином.
Длинная, украшенная воздушными шарами растяжка поперек Черч-стрит гласила:
«С СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬИМ ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, МИССИС Г.!»
Дин точно знал, что Ните семьдесят шесть и что за бесстыдным обманом стоит Блу.
В парке собралось около сотни людей. На ветру покачивались шарики с красными, синими и белыми флажками, оставшимися с празднования Четвертого июля.
Группа местных подростков в черных футболках с обведенными того же цвета тушью глазами, играли панк-рок импровизацию «С днем рождения». Райли объяснила брату, что эта группа репетирует в гараже племянника Сил. Единственные музыканты, согласившиеся сегодня играть.
Ближе к парковому входу рядом с небольшим розарием стоял столик с тортом величиной с тележное колесо, который уже принялась разрезать Нита. Дин пропустил приветственные речи, но, судя по выражению лиц присутствующих, они вряд ли оказались достойными внимания.
Флажки поменьше украшали длинные столы с графинами пунша и охлажденного чая.
Дин заметил Эйприл и Райли, стоявших рядом с тортом и что-то говоривших женщине в желтом платье. Кое-кто из присутствующих замечал Дина, но он приветственно помахивал рукой и проходил мимо, ища глазами Блу. Вчерашний день был одним из лучших и худших в его жизни. Сначала – отвратительная сцена с Блу, потом болезненная, но облегчившая душу беседа с Джеком и танцевальный марафон с Эйприл. Потом они почти не разговаривали, и, как выразился Джек, не было никаких «гребаных объятий», но оба понимали, что положение изменилось.
Дин не знал точно, какими станут теперь их отношения, но отчетливо понимал, что пора становиться взрослым и ближе познакомиться с той женщиной, которой стала его мать.
Он снова оглядел парк и не увидел Блу. Где же она? Ему непременно нужно исправить все, что он натворил.
Нита отнесла тарелку к стулу, поставленному специально для нее, а Сил и Пенни Уинтерс сменили ее у столика с тортом и принялись раздавать куски всем желающим. Нита принялась метать молнии в солиста гаражной группы, безжалостно издевавшегося над песней Пола Маккартни «Говоришь, это твой день рождения».
И Райли, и женщина в желтом платье стояли к нему спиной. Эйприл показала на музыкантов и вместе с Райли стала подбираться поближе.
Сил, только что положившая квадратик торта на бумажную тарелку, заметила Дина.
– Идите ко мне! – позвала она. – Глазированные розы почти кончились! Блу, тащи его сюда. У меня есть кусочек с его именем на розе.
Он поспешно осмотрелся, но Блу нигде не было. И тут маленькая женщина в желтом платье обернулась, и, его словно огрели по голове.
– Блу?!
На мгновение она превратилась в того беззащитного ребенка, каким всегда казалась Дину. Сколько раз он упрекал ее за это! Но тут лицо ее словно отвердело.
– Знаю-знаю, я чертовски хороша. Сделай мне одолжение, не будем об этом говорить.
Чертовски хороша? Слабо сказано! Эйприл превратила мисс Маффет[36]в картинку из модного журнала.
