Кончается еще один день. Все лениво доделывают дела. Кафетерий готовит высококалорийные гурманские блюда. Десятки тысяч ворон слетаются вить гнезда в ольховом лесу. По дороге с жужжанием несется бесконечный поток машин. Однажды я видела автомобиль в форме хот-дога, но лишь однажды. Я здороваюсь с коллегами в коридорах, они здороваются со мной. Мы едем домой и смотрим очередную серию «Закона и порядка». Приходят новые «Пумы» и «Найки», начинается ленивая болтовня. Солнце встает и садится, луна растет и убывает. Кто-то прилетает из Токио или с ЕЗ с новой электронной цацкой, и все говорят: «О-о-о-о!» Люди переезжают из офиса в офис, с этажа на этаж, из здания в здание. Телевизоры в вестибюле орут, какие бы матчи лиги ни проходили. Один день похож на другой и третий. Где-то в промежутке ты покупаешь диван в магазине на пару рангов круче «Икеи», нона подушках очень скоро протирается портрет твоих ягодиц. Все старо. Ты думаешь, сколько зарабатывает твой собеседник. Он думает, есть ли у тебя фондовые опционы. Мужчина, присевший рядом со мной в кафетерии, думает, не заговорить ли со мной, а я думаю, понравился бы он мне до Итана.
Жизнь скучна, хотя могла бы быть хуже. Могла и лучше. Мы смирились с тем, что корпорация определяет всю нашу жизнь. Это плата зато, что мы не мучаемся от хронической безработицы, как богема. В ранней молодости мы хотя бы притворялись, что все понимаем, и оставляли на столах радикальные журналы. Через несколько лет все это уже не имеет значения. Ты бродишь по Интернету в поисках шуток или развлекательных wav-файлов. Качаешь музыку. Новые проекты тихо душат на собраниях. Все идеи — мертворожденные. Воздух пахнет, как пятьсот листов бумаги.
И начинается новый день.
В шесть двенадцать утра раздался звонок. Явно звонили неспроста.
— Мама?
— Итан, милый, мне нужна твоя помощь. О боже…
— Что случилось?
— Лучше не по телефону.
— Ты где?
— Я ушла из коммуны. Дома.
— Где папа?
— Грег отвез его на семинар по свингу в Сиэтле, чтобы подбодрить.
— Мама, сейчас шесть двенадцать утра.
— Итан, мне нужна твоя помощь, прямо сейчас.
— Для чего?
— Только ты мне сможешь помочь. Я не хочу говорить по телефону.
— Я не хочу вставать.
— Не будь таким лентяем.
— Я хочу позавтракать.
— Завтракают только неудачники.
— Нет, мама. Я точно знаю, что каждая семья в мире завтракает.
— Кто тебе сказал?
— Ты не кормила нас завтраком, потому что не хотела рано вставать.
— Так нельзя, Итан! У меня больная щитовидка.
Этот факт нашей семейной истории я до сих пор воспринимаю болезненно. Мы с Грегом доучились до старших классов, ни разу не позавтракав. Когда мы несколько раз переночевали у друзей, то поняли, что отказ от еды до полудня в нашей семье — отклонение от нормы. Когда мы сказали маме, что другие ребята завтракают, она заметалась как птица, случайно залетевшая в дом. После этого она пришла домой с сумкой сухих шоколадных завтраков. Плюхнула их на кухонный стол и сказала: «Вот вам! И больше ни слова о завтраке!». Мы с Грегом думаем, что получили бы магистра в МТИ или Гарварде, если бы учились не на пустой желудок. Но прошлое не воротишь…
— В тот раз, когда я тебе помогал, было хреново.
— Итан, не ругайся, прошу тебя! Я бы не звонила, если б не срочно.
— Насколько срочно? Мама шмыгнула носом. О боже!..
— Ладно, еду.
— Спасибо! Оденься потеплее и найди прочные ботинки. Ботинки? Господи…
Когда я подъехал к дому, мама загружала в автомобиль лопаты и дернорезки. Не успел я сказать хоть слово, она выпалила:
— Итан, нам нужно раскопать Тима!
— Что?!
— Что слышал. У него в куртке ключ от банковского сейфа.
— А что в сейфе?
— Не суй нос в чужой вопрос.
— Может, позвонишь Каму и объяснишь? Сомневаюсь, что он тебя поддержит.
— Я звонила. — Мама положила в машину брезентовый чехол. — Его акупунктурист сказал, что Кам в Орегоне, выкупает какой-то промышленный поселок, который пришел в упадок из-за дешевизны китайских товаров. Зато не увидит, как мы выкапываем его драгоценный новозеландский папоротник.
— Мам, а ты представляешь, как Тим сейчас выглядит?
— Не будь нюней! Неужели Интернет тебя не закалил? Кейтлин говорит, ты практически живешь на этих страшных сайтах. И вообще, я взяла пару бутылок фибриза, чтобы скрыть запах. Залезай в машину.
— Ладно, ладно, уже.
— Я знала, ты мне поможешь. Ты всегда был самым ответственным из моих сыновей.
Мы сели в машину.
— Мама, почему ты Грегу разрешаешь ругаться, а мне нет?
— Итан, это было предопределено еще до вашего рождения. Направь свою умственную энергию на лучшие цели, например, подумай, как сделать мир лучше. Стой — я взяла оба чехла?
Я посмотрел назад:
— Ага.
— Хорошо.
И мы поехали в фешенебельно-эксцентричный район Кама мимо бесконечной вереницы домов еще более крупных, аляповатых и эксцентричных.
— Очень подозрительно, что изо всех домов в городе Кам купил именно тот, где зарыт Тим.
— Это не совпадение. Я навела его на этот дом, когда он искал, что купить. Сказала, что там хороший кунфу.
— Фэн-шуй.
— И это тоже. Стой-ка… Итан, стой! Останови машину!!! Я нажал на тормоза.
— Что? Где?!
— Знак гаражной распродажи, прямо на холме. Давай заедем, будем первые, как ранние пташки.
Так мы и сделали. Мама торговалась, как бухгалтер Майкрософта, за стопку журналов «Нэшнл джиографик» восьмидесятых годов.
— Мама, зачем тебе эти журналы? Мы свои продали лет десять назад.
— Да, и все это время я о них жалела!
Я помог ей загрузить журналы в машину. Захлопнув дверь, мать сказала:
— Я уговорила их добавить набор бэушных кухонных ножей. Мы медленно ехали вверх.
— Твой отец будто нарочно уехал именно в тот день, когда нужна его помощь.
Наконец выдался удобный момент, чтобы задать пару вопросов.
— Э-э, мам… Как там поживает свобода?
— Итан, я не лесбиянка.
— Я ничего такого не говорю. Я просто спрашиваю, как у нее дела.
— В порядке. Она сегодня в Сиэтле, выступает с речью.
— О чем?
Она произнесла с вызывающей ноткой в голосе:
— Доклад называется: «Переосмысление вагины вчерашнего дня: к новой теории деторождения, постиндустриальной экономики и клиторальной практики».
