— Насчет того, что ом умеет быть любезным с женщинами, ты можешь мне не рассказывать, — сухо сказала Марли.
— Нет, я не про то. Просто хочу сказать, что с тобой он становится совсем другим. Я перестаю узнавать его! У него постоянно были женщины, но он всегда ставил их на второе после работы место. До тех пор, пока не познакомился с тобой. Он ни на секунду не мог забыть о тебе. Ты просто свела его с ума. В первую же минуту разозлила так, как никому еще не удавалось, насколько я помню. У меня и сейчас стоит перед глазами тот момент, когда мы выходили из кабинета Боннеса. Давно я так не смеялся!..
…Короче, может, он сам и не осознает того, что любит тебя, но будь уверена: он тебя от себя не отпустит. Я его знаю. Как только ты попытаешься сбежать, он последует за тобой.
Марли пораженно уставилась на него.
— Как же человек может не осознавать того, что он любит?!
— Просто такого с ним еще не случалось.
— А с тобой? Я имею в виду еще до Грейс?
Трэммел мгновенно смутился и, судорожно сглотнув, пробормотал:
— Э-э… нет.
— Но ты-то осознал, что любишь ее?
— Я долго боролся с этим.
— Но осознал! Я тоже раньше никогда не любила, но, полюбив, сразу поняла, что это такое.
— Дейн упрям как осел.
— Об этом ты лучше кому-нибудь другому рассказывай, — пробормотала Марли. — Он твердолобый, как… Я не способна прочитать его!
Трэммел расхохотался, но тут же оборвал свой смех. И как-то пугливо посмотрел на Марли.
— А меня ты можешь прочитать?
Она злорадно усмехнулась, радуясь тому, что смутила его.
— Не пробовала.
— А Грейс?
— В личную жизнь моих друзей предпочитаю не вмешиваться, — твердо проговорила Марли.
— Своего рода кодекс чести?
— Нет, просто с моей стороны это было бы невежливо. И вообще я всегда старалась научиться блокировать свое сознание, а не читать мысли окружающих.
Они услышали, как к дому подъхала машина и хлопнула дверца.
— Вот и Дейн, — сказал Трэммел, допивая свой чай. — Подумай о том, что я тебе говорил, Марли. Успокой парнишку, не дай ему свихнуться. Сегодня, к примеру, он был не в себе. Страшно было приближаться.
— Я подумаю, — сказала Марли. — Но мое окончательное решение зависит от него самого.
Еще десять минут назад она думала, что приняла свое окончательное решение, но когда Трэммел сказал, что Дейн упрял как осел, она заколебалась.
Вошел Дейн с мрачным, раздраженным лицом. Вначале он посмотрел на Марли одновременно сердито и тоскливо, потом перевел взгляд на их чай. Быстро налив себе стакан, он со вздохом опустился на стул.
— Ну и денек сегодня, так его…
— Еще бы, — со злой иронией в голосе проговорила Марли. — Меня уволили.
Он пораженно уставился на нее, потом тяжело уронил голову.
— Черт!
— Я ушел, — сказал Трэммел, улыбнувшись Марли на прощание. — Увидимся утром, напарник.
Дейн не ответил. Марли пила свой чай. Трэммел исчез.
Когда пауза изрядно затянулась, Марли решила ее нарушить:
— Когда все закончится, я, наверное, вернусь в Колорадо.
Дейн поднял голову. Его загорелое лицо было бледно, губы сдвинулись в тонкую линию.
— Нет, — тихо проговорил он. Она откинулась на спинку стула и скрестила на груди руки.
— Что придумал на этот раз? Или опять будешь грозить полицейской опекой? Ничего у тебя из этого не выйдет, не надейся.
С шумом отодвинув стул, она поднялась, взяла свой стакан и отнесла его к мойке.
Только она ополоснула его и поставила на полку, как на ней сомкнулись сильные руки Дейна и развернули Марли лицом к нему. Она отклонилась от него как можно дальше, но уперлась спиной в кухонный шкаф. Дейн навалился на нее всей тяжестью, их бедра плотно соприкоснулись. Выражение лица у него было каменное.
— Я не пущу тебя, — пробормотал он. — Черт возьми, Марли, как ты можешь говорить о Колорадо после всего того, что у нас с тобой было?!
— А что у нас с тобой было?! — крикнула она. — Один секс!
— Нет, это больше чем просто секс, черт возьми!
— Разве? Во всяком случае ничего другого я от тебя не видела!
Марли нарочно дразнила его. Ей доставляло удовольствие видеть, как он весь дрожит от ярости. Памятуя о своей жестокой обиде, она невольно хотела, чтобы и он испытал точно такую же боль.
Дейн потерял над собой контроль, и его карие глаза стали зелеными, как у кошки.
— Пусть секс! Пусть один голый секс! Так почему бы нам не получить от него удовольствие?! — С этими словами он крепко прижал ее к себе.
Чувствуя, что теряет равновесие, Марли инстинктивно вцепилась в него. Он потащил ее в спальню. У Марли бешено колотилось сердце, кровь оглушающе стучала в висках. Ей хотелось ударить его. Укусить. Разорвать на нем одежду и броситься на него. Любовь, гнев и желание смешались во взрывоопасную смесь. Ярость душила их обоих и они были еще не готовы общаться на языке людей, но, может, удастся все решить на языке тела?.. Может, именно секс поможет перекинуть мостик через пропасть, которая образовалась между ними?
Дейн грубо кинул ее на постель. Приподнявшись, Марли схватила его за рубашку и изо всех сил потянула на себя. Дейн, потеряв равновесие, повалился на нее сверху.
Они молча и яростно боролись. Он грубо целовал ее. Марли было больно. Она укусила его нижнюю губу. Дейн вскрикнул от боли и выругался. Тогда Марли прикоснулась к ранке нежным поцелуем. Он не стал возиться с пуговицами на ее шортах, просто дернул, и они посыпались. Марли изо всех сил тянула вниз замок его «молнии» на брюках. Наконец ей удалось расстегнуть ее, и рука с жадной страстью проникла к Дейну в трусы. Пальцы обвились вокруг напряженно пульсирующей повлажневшей плоти.
Дейн тяжело и шумно дышал. Он сорвал с Марли трусики, взгромоздился сверху и раздвинул коленом ее ноги. Он вошел в нее и стал грубо толкаться вперед. Марли кричала при каждом его глубоком проникновении, обхватив его ноги своими ногами.
Об ужине забыли на несколько часов. Вечернее солнце закатилось, и наступили сумерки. Поначалу Дейн вымещал на Марли ту ярость и негодование, которые владели им в течение всего дня. Марля отвечала ему тем же: кусала, вонзала ногти. Но одновременно жадно подавалась к нему навстречу бедрами, чтобы он взял ее глубже.
Они не разговаривали. Первый дикий акт любви был совершен в тишине. Слышалось только их шумное дыхание. Потом, когда ими овладело изнеможение, они долго лежали рядом, приходя в себя. Ниточка, которая только что соединила их вновь, была очень тонкой, ненадежной, поэтому они боялись размыкать объятия. Задремали.
