— Я все выпил, так что ты должен сдержать свое слово, — сказал Ван Чанчи.
Линь Цзябай неожиданно очнулся от своих мыслей.
— Братишка, ты меня тронул, сегодня мне следует хорошенько тебя угостить.
Учитывая прошлый опыт общения с Линь Цзябаем, Ван Чанчи в ответ наполовину наполнил стакан своей мочой. Его моча была темной и вонючей, и, сравнив ее с мочой Линь Цзябая, он вдруг почувствовал себя неполноценным. Их моча принадлежала двум совершенно разным мирам: одна — золотая и прозрачная — происходила из мира, где употребляли дорогие экологически чистые продукты и чистую природную воду, а другая, мутная и темная, — из мира, где употребляли «масло из сточных труб», а также еду, отравленную гормонами и хлором. Ван Чанчи протянул стакан Линь Цзябаю и сказал:
— Если ты не собираешься держать слово, выпей это.
Линь Цзябай отстранился от стакана и сказал:
— Успокойся, я люблю их точно так же, как и ты.
— Ты не дал мне ответа.
— Я гарантирую, что вернусь к ним.
— Когда именно?
— Как на счет послезавтра? Я должен инсценировать свое возвращение из Африки.
— Если послезавтра я не увижу тебя в больнице, то сделаю так, что ты исчезнешь навсегда.
С этими словами Ван Чанчи отшвырнул пластиковый стаканчик с мочой на пол, забрызгав Линь Цзябаю низ брюк.
— Неужели все настолько ужасно?
— Ты даже не представляешь, как мне больно, когда больно ему. Он привязался к тебе, словно какой-нибудь котенок или щенок, ведь он считает тебя родным отцом. С тех пор как ты от них съехал, он перестал радоваться жизни. Раньше после занятий он вместе с друзьями, смеясь, выходил из школы, они махали друг другу руками, что-то кричали на прощание и разъезжались по домам на великах. А теперь он выходит из школы один, понурый, он уже никому не машет, а когда с ним прощаются другие, даже не реагирует. Садится на велосипед и едет, не поднимая головы. Это ты опустил его голову, ссутулил его плечи, если так будет продолжаться, у него вырастет горб. Он похудел, его успеваемость снизилась, по рейтингу учеников в классе он скоро сползет на самую последнюю строчку. Раньше после занятий он прямиком возвращался домой, а теперь то и дело идет к мосту и застывает там, глядя на реку. Каждый раз, когда он там стоит, мой зад сжимается до размеров горошины, а зубы помимо воли выбивают барабанную дробь. Мне до смерти страшно, что он возьмет и бросится вниз. А дома, вместо того чтобы как раньше заниматься в своей комнате, он выходит на балкон и подолгу стоит там, глядя на дорогу, словно ждет какого-то чуда. Ты знаешь, что он хочет увидеть? Как ты возвращаешься назад к ним.
Сердце Линь Цзябая захлестнула белая зависть, которая тут же отозвалась резкой изжогой в желудке. «Оказывается, я никогда не дорожил своей ролью отца, — подумал он, — а настоящий отец должен быть таким, как он». Линь Цзябай многое бы отдал, чтобы самому произнести такую речь. Вместо этого он сказал:
— Сейчас он мой сын, чего ты переживаешь?
— Раз ты считаешь его своим сыном, не нужно его бросать.
— Я уехал лишь на время.
— Тогда быстрее возвращайся из своей Африки.
— Я уже лечу в самолете. — Линь Цзябай на секунду остановился. — Кстати, что ты мне только что обещал? Если я к ним вернусь и гарантирую, что ребенок всю свою жизнь будет счастлив, ты исчезнешь.
— Я вернусь подальше в свою деревню, и меня здесь больше никто не увидит.
— Но если ты по нему соскучишься, то в любой момент можешь приехать в город.
— Если ты будешь нормально к нему относиться, я никогда здесь не появлюсь.
— Но если ты не появишься, то откуда узнаешь, как я к нему отношусь?
Ван Чанчи замолчал. Между тем Линь Цзябай продолжал:
— Ты должен исчезнуть навсегда, иначе я не смогу жить вместе с ними. Я не хочу, чтобы кто-то наблюдал, как я помогаю растить его сына, то посмеиваясь в радостную минуту, то раздавая свои указания в минуту печали, а то и норовя мне дерзить.
— Но если я исчезну насовсем, кто будет держать под контролем счастье Дачжи? Ведь ты запросто можешь меня обмануть.
— Я оформлю денежную гарантию. Всякого рода обещания и сопли — вещь весьма сомнительная.
— Что значит — оформишь денежную гарантию?
— Перед тем, как ты исчезнешь, я положу на счет Линь Фаншэна десять миллионов юаней. Ведь этого ему хватит, чтобы чувствовать себя счастливым всю жизнь?
— Тут нужны не только деньги, ему нужно как следует выучиться, поступить в университет.
— Дурень, в нашем кругу в университеты поступают даже полные идиоты. Если ему не помогу я, то поможет дед со стороны матери.
— Тогда как я, по-твоему, должен исчезнуть?
— Спрыгнешь с моста, «бултых!» — и все.
— Но у меня еще есть родители, которых нужно содержать.
— Я также положу двести тысяч на счет твоих родителей, им этого вполне хватит, чтобы дожить свой век.
Напряженный взгляд Ван Чанчи вдруг затуманился, его зрачки расширились, он словно почуял, что его душу вот-вот разорвет в клочья. В его голове всплыли родные пейзажи, родители, Сяовэнь, Второй дядюшка и родственники с друзьями, даже собака, которую когда-то втихаря продала его мать…
— Не жаль тебе расстаться с жизнью ради счастья родного сына? Согласишься ты на такое?
— Без этого совсем никак?
— Без этого никто тебе не гарантирует, что Дачжи будет счастлив. Если у одного ребенка сразу два отца, не исключено, что кто-то по неосторожности нанесет ему серьезную душевную травму. Так что один из нас должен исчезнуть. Если исчезну я, для ребенка это обернется мучением, к тому же он не получит денег. А если исчезнешь ты, он об этом даже не узнает, страдать никак не будет, да еще и получит десять миллионов. Все просто, можно даже мозгами не шевелить.
Губы Ван Чанчи задрожали, он затрясся всем телом. Наконец он спросил:
— Можно я сам выберу место моего исчезновения?
— Нельзя, — ответил Линь Цзябай, — мне надо увидеть лично, как ты исчезнешь.
— Дай мне подумать, — ответил Ван Чанчи.
— Послезавтра я буду ждать тебя у входа в больницу.
С этими словами Линь Цзябай ушел, хлопнув дверью.
А Ван Чанчи еще долго стоял в туалете, забыв про жуткий запах вокруг.
Глава 7. Перерождение
61
Ван Чанчи прибыл к условленному месту на десять минут раньше. Он никогда в жизни не опаздывал, поэтому ему не хотелось в этот последний раз заработать славу «опоздальщика». Он оделся в чистое, постригся, гладко выбрился. Сначала у него еще была мысль прикупить хорошие кожаные туфли, но, прикинув, что за пятьсот юаней его отец в деревне может заменить в доме окно, он сглотнул слюну, помял пальцы и от этой затеи отказался. Поэтому сейчас Ван Чанчи стоял у ограждения посреди моста через реку Сицзян в старых армейских кедах. От того места, где он стоял, расстояние до воды было максимальным, что обеспечивало сильный шум при падении. Человек, прожив жизнь, может покинуть этот мир тихо или громко, выбрать нужно что-то одно. Удивительно синяя высь, необычайная белизна облаков. Небеса, казалось, специально подарили ему хорошую погоду, и, может быть, ради того, чтобы он все-таки одумался. Залитая солнцем река, поддаваясь ветерку, то и дело посылала ему блики с разных сторон. Гул машин отнюдь не раздражал, как раньше, а напротив, ласкал слух, и даже выхлопные газы казались благоуханием. Глядя на шеренги многоэтажек, растянувшихся по обоим берегам, он представлял, что в одном из окон спрятался Линь Цзябай и в бинокль наблюдает, как договор приводится в исполнение.
