Итак, пристально присмотревшись к доводам в пользу разрешения однополых браков, мы обнаруживаем, что эти доводы нельзя обосновать идеями устранения дискриминации и свободы выбора. Для того чтобы решить, кто имеет право заключать брак, следует подумать о цели брака и добродетелях, которые почитаются браком. А размышления об этом заводят нас в сферу моральных споров, где невозможно оставаться нейтральным по отношению к конкурирующим концепциям хорошей, правильной жизни.
Справедливость и хорошая жизнь
Путешествуя по страницам этой книги, мы изучили три подхода к понятию справедливости. Первый из них утверждает, что справедливость означает максимизацию пользы или благосостояния, достижение максимального счастья максимального числа людей. Согласно второму, справедливость означает уважение свободы выбора, либо реального, сделанного людьми на свободном рынке (либертарианская позиция), либо гипотетического, который люди сделали бы, находясь в изначальных условиях равенства (либерально-эгалитаристская позиция). Согласно третьему подходу, справедливость сопряжена с культивированием добродетели и размышлениями об общем благе. К этому моменту читатели, вероятно, догадались, что я отдаю предпочтение одному из вариантов третьего подхода. Позвольте объяснить почему.
В утилитаристском подходе есть два изъяна. Во-первых, этот подход делает справедливость и права делом расчета, а не принципа. Во-вторых, пытаясь перевести все человеческие блага в единственную и единообразную меру стоимости или ценности, утилитаристский подход делает блага плоскими и не учитывает качественные различия благ.
Теории, основанные на свободе, решают первую проблему, но не вторую. Сторонники таких теорий серьезно относятся к правам и настаивают, что справедливость — это нечто большее, чем голый расчет. Хотя они не соглашаются друг с другом относительно того, какие права перевешивают утилитаристские соображения, они согласны с тем, что некоторые права имеют фундаментальное значение и должны уважаться. Но за пределами указания на права, которые должны быть уважаемы, сторонники теорий, обоснованных свободой, принимают предпочтения людей такими, каковы они есть. Они не требуют, чтобы мы сомневались в предпочтениях и желаниях, которые сами привносим в общественную жизнь, или чтобы мы бросали этим предпочтениям и желаниям вызов. Согласно этим теориям, моральная ценность или достоинство преследуемых нами целей, смысл и значение жизни, которую мы ведем, а также качество и характер общественной жизни, к которой мы причастны, — все это лежит за пределами сферы справедливости.
Такая позиция кажется мне ошибочной. Справедливого общества не достичь простой максимизацией пользы или посредством обеспечения свободы выбора. Чтобы достичь справедливого общества, необходимы общие, коллективные размышления о смысле хорошей жизни и создание общественной культуры, благоприятствующей разногласиям, которые неизбежно возникают.
Появляется искушение найти некий принцип или процедуру, которые могли бы раз и навсегда оправдать распределение дохода (или власти и возможностей), возникающее в результате реализации такого принципа или процедуры. Подобный принцип, если бы его можно было найти, позволил бы нам избежать волнений и споров, всегда вызываемых доводами в пользу концепций хорошей жизни.
Но избежать этих споров невозможно. Справедливость неизбежно, неотвратимым образом субъективна. Идет ли спор о финансовой помощи корпорациям или о награждении медалью «Пурпурное сердце», о суррогатном материнстве или об однополых браках, о предоставлении льгот представителям исторически ущемленных меньшинств или о воинской службе, о заработках генеральных директоров или о праве на использование тележек на поле для игры в гольф, вопросы справедливости связаны с конкурирующими представлениями о чести и добродетели, о гордости и признании. Справедливость касается не только добросовестного подхода к распределению благ, но и такого же подхода к оценке вещей.
Политика общего блага
Если справедливое общество предполагает совместные рассуждения о хорошей, добропорядочной жизни, нам остается спросить, какой политический дискурс направит нас в нужном направлении. У меня нет вполне продуманного ответа на этот вопрос, но я могу предложить некоторые иллюстративные предположения. Начну с наблюдения: сегодня большая часть наших политических споров вращается вокруг благосостояния и свободы, вопросов увеличения результатов экономической деятельности и уважения прав человека. Многим людям разговоры о добродетели в политике напомнят о религиозных консерваторах, которые учат людей, как надо жить. Но проповеди религиозных консерваторов — не единственный способ наполнения политики концепциями добродетели и общего блага. Вызов заключается в том, чтобы вообразить политику, которая серьезно воспринимает моральные и духовные вопросы, но связывает их с широким спектром экономических и социальных проблем, а не только с вопросами пола и абортами.
В мое время самым многообещающим голосом, призывавшим американцев двинуться в этом направлении, был голос Роберта Кеннеди, в 1968 г. добивавшегося выдвижения своей кандидатуры в президенты от демократической партии. Для него справедливость означала нечто большее, чем размер национального продукта и его распределение. Он считал, что справедливость предусматривает выдвижение высоких нравственных целей и борьбу за их достижение. В речи, произнесенной 18 марта 1968 г. в университете штата Канзас, Кеннеди говорил о войне во Вьетнаме, о беспорядках в американских городах, расовом неравенстве и войне с бедностью. Затем он от этих явных вопросов справедливости перешел к доказательствам того, что американцы стали ценить не то, что следует. «Хотя мы принимаем меры, направленные на уничтожение материальной нищеты, — сказал тогда Кеннеди, — перед нами стоит другая, более значительная задача. Она состоит в том, чтобы бороться с нищетой удовлетворенности… которая поразила нас всех». Американцы отдались «простому накоплению вещей»[407].
«Наш валовой внутренний продукт (ВВП) ныне превышает 800 млрд долл., в год. Но в этот ВВП входят расходы, связанные с загрязнением воздуха, и расходы на рекламу сигарет, а также расходы на скорую помощь жертвам аварий на автострадах. В ВВП входят расходы на особые замки, которые мы устанавливаем на дверях домов, и расходы на тюрьмы, куда сажают людей, взламывающих эти замки. В ВВП учтены расходы, связанные с уничтожением лесов красного дерева и утратой природных чудес Америки в результате хаотичной эксплуатации. В ВВП входят расходы на производство напалма, ядерных боеголовок и бронеавтомобилей для полиции, борющейся с беспорядками в наших городах. ВВП учитывает… расходы на производство телевизионных программ, которые прославляют насилие для того, чтобы продавать нашим детям соответствующие игрушки. И все же валовой внутренний продукт не обеспечивает ни здоровья наших детей, ни качества их образования или радость их игр. ВВП не учитывает красоту нашей поэзии или прочность наших браков, не учитывает интеллектуальный уровень наших политических споров или порядочность наших должностных лиц. ВВП не служит мерой нашего ума или отваги, нашей мудрости или нашей учености, нашего сострадания или нашей преданности Америке. Короче говоря, ВВП измеряет все, кроме того, что делает жизнь достойной. И этот показатель может поведать нам об Америке все, кроме причин, по которым мы гордимся тем, что мы — американцы».[408]
