«Надо сказать Шюману, что я написала, — подумала Анника. — Надо объяснить ему, почему я так долго молчала».
В этот момент зазвонил сотовый телефон.
Анника посмотрела на дисплей. «Анна С.».
Что ей надо на этот раз?
— Где ты? — раздраженно произнесла Анна Снапхане.
Анника правой рукой отбросила со лба волосы.
— Что? — спросила она.
— Моя лекция! Ты обещала мне сегодня помочь — и не говори, что забыла!
Анника протерла глаза и посмотрела на часы. Черт!
— Я ничего не забыла, — солгала она. — Просто я сегодня реально очень занята.
— Что значит «занята»? Свертываешь салфетки для завтрашнего утреннего кофе?
— Я сегодня первый день вышла на работу. Сейчас я нахожусь в редакции.
— Значит, теперь ты можешь забыть о всяких там ничтожных неудачницах, которым не повезло найти сто миллионов в мусорном баке?
Анника еще раз посмотрела на часы. Было еще только четверть пятого.
— Мне надо поговорить с Шюманом, а потом я сразу приеду к тебе. Это будет приблизительно через час. Хорошо?
Анна Снапхане что-то буркнула и положила трубку.
Черт ее побери!
Позвонить Томасу, сказать, что она задержится?
Она потянулась к телефону, но передумала.
«Задержится?» Она будет дома в семь. Это что — она задержится? Томас приходил когда-нибудь домой раньше семи в прошлом месяце? Он когда-нибудь звонил ей, что задержится? Нет, нет и нет!
Ни черта не будет она ему звонить.
Она отодвинула ноутбук, бросила кофейную чашку в мусорную корзину и пошла в аквариум к Шюману.
Его не оказалось на месте.
Анника раздраженно вздохнула и поставила сумку на пол.
Придется разговаривать со Спикеном.
Ее непосредственный шеф ел яблоко и сосредоточенно пялился в монитор. Анника остановилась рядом с ним.
— Какой-то идиот загрузил груду статей в общие файлы. Пишет, что загадка нобелевского убийства разгадана, — сказал Спикен, не глядя на Аннику. — Это что, шутка?
— Я сегодня приступила к работе, — сказала Анника. — Я думала, что моя профессиональная обязанность — писать статьи.
Он оторвался от экрана и уставился на нее.
— Почему же ты не писала об этом до сих пор?
— Мне было приказано шесть месяцев сидеть дома и полировать ногти, — ответила Анника, взвалив на плечо неподъемную сумку. — Если что, звони мне на сотовый.
Дороги были забиты. Анника ползла по улице Флеминга и по дороге, проезжая мимо старого детского сада, позвонила Шюману. Услышав гудки, Анника вдруг увидела Леннарт, любимую воспитательницу Калле. Девушка шла к метро. Анника помахала ей рукой, но Леннарт ее не заметила. В трубке включилась голосовая почта главного редактора, и Анника оставила несколько путаное сообщение о том, что написала, статью о Кошечке и что остальные СМИ узнают об этом только завтра в восемь часов утра. Она попыталась позвонить еще дважды, но оба раза ей никто не ответил. На перекрестке Биргер-Ярлсгатан и Рундбергсгатан образовалась дикая пробка, и Анника окончательно встала. Она простояла целую вечность, неимоверным усилием воли заставив себя не прикасаться к клаксону.
Проехав наконец перекресток, она нажала на газ и поехала по Карлавеген, потом свернула направо, в лабиринт улиц с односторонним движением вокруг Юнгфрюгатан и Сибиллегатан. Порыскав в этом районе, она наконец нашла место — пусть и незаконное — для парковки недалеко от церкви Святой Троицы.
Наплевать, подумала Анника и решительно поставила машину на ручной тормоз.
Идти до дома Анны было довольно далеко, и Анника задумалась — брать с собой сумку или нет.
Нет, решила она наконец, надо взять, а то, не дай бог, украдут.
Она со стоном подняла сумку и повесила ее на плечо.
Правда, Эстермальм — какой-то странный район, думала она, идя мимо тяжеловесных фасадов начала двадцатого века. Атмосфера здесь была не такой, как в Кунгсхольмене, Сёдермальме или Вазастане. Все было более весомым, более добротным, более скучным.
Да, Анне здесь действительно не но себе, подумала Анника, испытывая грызущее чувство вины. Но ведь это она нашла квартиру. Это она посоветовала Анне ее купить.
Анника утешилась тем, что она и заплатила за квартиру и поэтому ей не стоит корить себя.
Она свернула на Коммендёрсгатан и застонала, понимая, как далеко ей еще идти с этой непомерной тяжестью на плече. Может быть, действительно стоит купить рюкзак, как посоветовал Томас, когда она пожаловалась ему, какая тяжелая у нее сумка.
В этот момент она вдруг заметила в десяти шагах впереди себя светловолосую женщину с коротким каре. Женщина шла впереди, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Платье не скрывало ее округлые покатые плечи, а доходившая до колен юбка открывала сильные, мускулистые икры. На плече болталась легкая сумка, в руке женщина несла портфель из светло-коричневой кожи. Женщина легко и сноровисто шла на высоченных каблуках, наслаждаясь послеполуденным солнцем.
Анника замедлила шаг и, уставившись в спину женщины, принялась лихорадочно вспоминать, откуда ее знает.
Женщина остановилась, чтобы рассмотреть витрину какого-то магазина, и Анника увидела профиль ее лица.
Ей потребовалось еще две секунды, чтобы понять, кто это.
У нее перехватило дыхание, земля закачалась под ногами.
Это была София Гренборг.
Да, это была она.
Анника остановилась, у нее подкосились ноги. Все звуки пропали, в мире наступила непроницаемая тишина — это неправда, это неправда.
Она выглядела в точности такой, какой Анника ее помнила, какой видела в своих страшных снах, какой видела целующейся с Томасом возле торгового центра, какой видела на паспортной фотографии, которую потом порвала на мелкие кусочки и спустила в унитаз.
И вот она стоит здесь, живая, и преспокойно рассматривает витрину антикварного магазина.
Не понимая, что делает, Анника решительно двинулась к Софии Гренборг. Анника шла, шла и шла по тротуару, пока не подошла вплотную и не остановилась, в упор глядя в лицо этой блондинке.
София Гренборг выпрямилась и, обернувшись, удивленно воззрилась на Аннику.
— София Гренборг? — спросила Анника, слыша свой голос как будто со стороны.
— Да, в чем дело? — спросила женщина, смущенно улыбнувшись.
— Меня зовут Анника Бенгтзон. Я жена Томаса Самуэльссона. Я хочу задать тебе всего один вопрос: как ты находишь моего мужа в постели?
Женщина по инерции продолжала улыбаться еще пару секунд, а потом резко вдохнула и побледнела. Лицо ее перекосилось, как от пощечины, и она отступила назад, звучно зацепившись каблуком за стену. Казалось, она вот-вот упадет в обморок.
