Постепенно возвращаясь к жизни, я поняла, что способность моего мужа вырвать себя из того ада, в который нас швырнули, — это бесценный дар свыше. Без этого кампания по спасению Мадлен не стала бы такой, какая она есть теперь.
Джерри сумел, что называется, разложить по полочкам свою жизнь, свои мысли, свои устремления. Я уверена, что это делает его более рациональным и спокойным, но я так не могу. Мадлен не идет у меня из головы, мысленно она всегда со мной. Я или Сознательно думаю о ней, или что-то извне наводит меня на мысли о ней, о чем бы я ни говорила, что бы ни делала. Но это не значит, что я люблю своих детей и переживаю о них больше, чем муж. Просто матери и отцы устроены по-разному. Когда ты сначала носишь в себе, а потом производишь на свет ребенка, у тебя, наверное, устанавливается с ним какая-то уникальная связь. И тем не менее я знаю, что подобная одержимость не идет на пользу ни мне, ни Мадлен.
Раньше меня ни на минуту не покидало жуткое ощущение страха, который испытывала Мадлен. Сейчас это чувство немного ослабло. Но меня все так же преследуют мысли о том ужасе, который она, должно быть, ощутила в тот миг, когда открыла глаза и впервые увидела рядом с собой чужого человека. Сомневаюсь, что когда-нибудь я смогу не думать об этом.
Прошло много времени, прежде чем я позволила себе получать настоящее удовольствие. Я не могла смотреть телевизор или читать книги, слушать музыку или болеть за любимых футболистов, что я делала в своей прошлой жизни, чтобы расслабиться. Я не могла сходить в кино, в кафе. Я не могла спокойно делать покупки. Мадлен была в моих мыслях, когда я просыпалась утром и перед тем, как я заставляла себя заснуть ночью. Я даже не могла есть и работать за компьютером без крайней нужды. Без Мадлен все потеряло смысл.
Отчасти из-за ощущения, что я должна каждый день, каждый миг делать что-то для спасения своей дочери, отчасти потому, что слишком многое из того, что я любила, напоминало мне о том, какой должна быть наша жизнь, меня постоянно гложет тоска.
Иногда самые безобидные и неожиданные вещи могли расстроить меня: запах свежескошенной травы или песня, которую я помнила с прежних, счастливых времен. Гимн «На крыльях орла», под который нас венчали в церкви, я не могу слушать без слез. Прошло два года, прежде чем я смогла снова слушать музыку. Мысль о том, что несправедливо лишать этого удовольствия Шона и Амели, которые любят петь, помогла мне перешагнуть через этот барьер.
А Джерри мог время от времени переключаться на другое, и это наверняка ему очень помогало. Я чувствовала себя виноватой перед ним из-за того, что у меня так не получалось. Ему хотелось делить эти минуты отдыха со мной, хотелось видеть рядом с собой прежнюю Кейт, пусть даже на короткое время. Он предлагал заняться чем-нибудь приятным, а я плакала в ответ.
Несмотря на его внутреннюю силу, целеустремленность и самообладание, у Джерри, конечно, тоже бывают трудные дни. Самые болезненные удары судьбы он переносит, как нерушимая скала, о которую разбиваются бурные волны, и поэтому, когда скала дает трещину, становится еще больнее. Страшно видеть сильного мужчину подавленным, плачущим, как ребенок. Особенно если он — самый главный мужчина в твоей жизни. Помню, однажды я застала его на диване перед телевизором. По бокам от него сидели Шон и Амели. Когда он поднял на меня глаза, по его щекам текли слезы. Я взглянула на экран узнать, что они смотрят. Это был «Доктор Кто», любимая серия Мадлен и Джерри.
Иногда у Джерри на то, чтобы выстоять, уходили все силы, и для меня просто ничего не оставалось. Когда мне было совсем плохо или когда на меня накатывал страх, что я окончательно утратила власть над собой и уже не выкарабкаюсь, мне отчаянно хотелось говорить об этом с Джерри или хотя бы почувствовать его крепкую руку у себя на плече, но у него не было на это сил. Возможно, Джерри знает, что, если позволит мне затянуть себя в трясину моего отчаяния, он может и сам сломаться. Мне это слишком хорошо знакомо, потому что подобное не раз случалось с другими родственниками. Может показаться, что это эгоистично, да так оно и есть, но порой это единственный способ не пойти ко дну.
К счастью, самые тяжелые дни Джерри не совпадают с моими и чаще всего мы поддерживаем друг друга. Кроме того, мы знаем, насколько важно как-то находить время для общения, если мы не хотим отдалиться друг от друга и превратиться в очередную единицу в статистических данных о распавшихся браках. Я говорю «как-то», потому что с 2007-го наша жизнь невероятно насыщена и беспокойна. Мы беспрестанно занимаемся поисками Мадлен, организуем различные мероприятия по сбору средств для фонда и участвуем в них, Джерри работает, и мы должны выполнять семейные обязанности, так что у нас остается очень мало времени для чего-либо еще.
Чтобы вернуть нашу сексуальную жизнь «в прежнюю колею», я использую, как это называется в методологии, «когнитивный подход»: я концентрируюсь на том, что значит для меня Джерри как муж и как друг: на нашей любви; на трех прекрасных детях, которых мы создали; на том, что объединяет нас как пару и как семью из пяти человек. И это, похоже, помогает. Если мои мысли устремляются в страшное прошлое, я борюсь с этим, сосредотачиваюсь на том хорошем и важном, что есть у меня сейчас. И я твердо говорю себе, что не позволю ни одному злому человеку разрушить еще что-нибудь в нашей жизни.
Алан Пайк был прав. Постепенно, очень постепенно я стала позволять себе получать удовольствие и расслабляться. Может быть, это был всего лишь вопрос времени — не знаю, но на это ушло больше года. Очень хорошо помню впервые испытанное мною ощущение покоя. Это случилось во время нашего первого после похищения Мадлен семейного отдыха, летом 2008 года в Канаде, в том сказочном одиноком домике на берегу озера. Как-то раз мы с Джерри, вернувшись с пробежки по лесу, увидели, что тетя Нора приготовила для нас восхитительный обед. Наевшись, я пошла в ванную, прихватив с собой стакан красного вина. Я легла в ванну так, что горячая вода омывала мое лицо. Разум мой успокоился, тело расслабилось… И вдруг я почувствовала, что ставший уже привычным огромный груз забот куда-то делся. Это ощущение было мимолетным, но очень приятным.
Однако это медленное «улучшение» усиливает чувство вины. Вся моя жизнь пронизана чувством вины: за то, что случилось с Мадлен; за то, что я выжила после этого ужаса; за то, что всем членам нашей семьи, особенно Шону и Амели, пришлось пройти через это; за то, что я уже не тот человек и не такая жена, какой была раньше; а еще за каждые пять минут, потраченные на себя. Ощущать себя виноватой матери, да еще католичке, вдвойне тяжело. С таким грузом невыносимо жить, и стоит только расслабиться, как он начинает тянуть тебя вниз.
Осознание того, что я стала сильнее и опытнее, чем пару лет назад, помогает справиться с малой долей чувства вины. И я считаю, что это хорошо для меня, для Джерри, для Шона и Амели и для Мадлен.
«4 декабря 2010 года. Вчера вечером ходили на бал Лестерширского и ратлендского ирландского общества гольфистов (все сборы были переданы в «Фонд Мадлен»). Это было чудесно — замечательные люди и прекрасная музыка. Мы чувствовали себя там совершенно спокойно и, главное, понимали, что находимся среди друзей. Почти весь вечер мы с Джерри танцевали. Последний раз мы делали это еще до похищения Мадлен, и теперь получили истинное удовольствие. Странно, но на этот раз чувство вины меня не терзало. Джерри просто светился от радости, похоже, он был счастлив. Как здорово весело провести время с любимым мужем!»
