— Значит, Жезл Власти будет у Белой Дамы? — вздрогнув, спросила Анаид.
— Совершенно верно! Но одиоры не знают, что мы их уже окружили.
— Имейте в виду, одиоры очень сильны.
— Омниоры облачились в покрывала невидимости, — усмехнулась Мецтлика. — Мы впервые пошли на военную хитрость, а одиоры так уверены в своей непобедимости, что им это даже в голову не пришло. Они думают, что мы просто попрятались и скрежещем зубами от бессилия.
— Когда же вы на них нападете? — спросила Анаид, и у нее учащенно забилось сердце.
— Мы нападем на них завтра утром, и Избранница завладеет принадлежащим ей по праву Жезлом Власти!
— Избранница?
— Да! — кивнула Мецтлика. — Селена! Она завладеет Жезлом Власти, и сбудется Пророчество Оры!
Анаид сжала кулаки и стиснула зубы. Внезапно омниоры предстали перед ней в другом, совсем невыгодном свете.
Какие же они все-таки двуличные! Кормят ее тут вкусными червями, поят пульке, восхищаются ее силой. А сами давным-давно позабыли о настоящей Избраннице. Им теперь на нее наплевать! А ведь Жезл Власти — ее и больше ничей! Она не позволит Кристине и Селене вырывать его друг у друга из рук!
И Анаид почувствовала жжение в руке, на которой Жезл оставил свой след. Девушке нестерпимо захотелось сжать его и обладать им. Анаид охватила самолюбивая жажда мести. Она поняла это и попыталась отогнать низменные мысли, вспомнив слова Деметры и свой договор с мертвецами.
Мецтлика заметила, как она помрачнела.
— Что с тобой? Тебе плохо? У тебя болит рука? — молодая омниора решила посмотреть, что случилось с рукой Анаид, но та, спрятав ее за спину и прошипев: «Не трогай меня!», бросилась в глубь пещеры.
Забившись в самый дальний угол, девушка дрожала, размышляя о том, что с ней происходит и почему ей так сильно хочется всем отомстить.
Почему, только подумав о Жезле Власти, она выходит из себя? Неужели оттого, что ей не отвечают взаимностью те, кого она любит? Ведь от одной мысли о предательстве Селены или Кристины ее начинает трясти от злобы и ненависти!
Анаид мысленно обратилась за помощью к своей молочной сестре Сармуке, но не получила ответа. Совсем наоборот, стоило ей подумать о Сармуке, как раздался страшный грохот, и пещера вздрогнула.
Испугавшись, Анаид выбежала наружу и у самого входа наткнулась на Катлику, с невозмутимым видом курившую трубку.
— Извините, иногда мне бывает страшно, — смутившись, пробормотала Анаид.
Мецтлика и Катлика с понимающим видом взяли ее за руки, и Анаид сразу стало лучше от того, что по ее жилам потекла их благотворная энергия.
Вновь раздался грохот, и Мецтлика кивнула на огромный огнедышащий вулкан Попокатепетль. Его склоны были покрыты вечными снегами, а вершина изрыгала огромные столбы дыма.
— Попокатепетль недоволен, — заметила Катлика. — Он не успокоится, пока мы не принесем ему жертву.
— Он уже давно волнуется, — напомнила ей племянница.
— Вот именно! Он требует жертву.
— Но, тетя, жертвоприношения вышли из моды!
— Знаешь, Мецтлика, вулкан не следит за модой. Когда он голоден, он требует жертву. Так было и так будет всегда.
Вместо того чтобы посмеяться над предрассудками тети, Мецтлика покосилась на нее с уважением и шепнула Анаид:
— Тетя Катлика — жрица огня!
— В каком смысле?
— Вулкан разговаривает с ней с тех пор, как ее ослепила молния.
Анаид вздрогнула.
Почувствовав это, Катлика спросила ее:
— Тебе все еще страшно, детка?
— Что же говорит Попокатепетль? — не скрывая дрожи в голосе, поинтересовалась Анаид.
— Он говорит, что мертвые будут ждать еще один день, а потом заберут то, что им причитается.
Один день! За один день ей надо завладеть Жезлом Власти, уничтожить Кристину, расправиться с одиорами, а потом выполнить обещание и принести себя в жертву. Времени очень мало!
Ни Катлика, ни Мецтлика не заметили, как Анаид исчезла.
Анаид же не боялась сбиться с пути. Жаждущая Жезла Власти пылающая ладонь вела ее словно компас.
* * *
Голубоглазая лайка стрелой летела вверх по склону горы. Перегрызенный поводок запутался в кустах, но пес рванулся вперед, освободился и побежал дальше по склону вулкана.
Наконец он нагнал хозяйку. Девушка, тяжело дыша, брела, понурив голову. Она казалась маленькой и хрупкой, как фарфоровая кукла, но вид ее был обманчив. У девушки были сильные ноги, широкая грудь и острые зубы. Впрочем, на высоте пяти тысяч метров ей было трудно дышать. Здесь дул ледяной ветер, а на острую вулканическую породу было больно ступать, несмотря на толстые подошвы ботинок.
Девушка уже почти дошла до Крестов,[64]когда пес нагнал ее и сбил с ног. Вместе они покатились по склону в вихре рук, ног и собачьих лап. Девушка закричала, но ее крик заглушил громкий лай собаки, которая, повинуясь инстинкту, унаследованному от предков-волков, прижала человека лапами к земле.
Ощерившаяся собачья пасть оказалось совсем рядом с незащищенным горлом девушки, и она снова закричала, опасаясь за свою жизнь.
Однако лайка, не обращая внимания на ее крики, завиляла хвостом и стала облизывать своим шершавым языком уши, нос, лицо и раскосые глаза хозяйки.
— Отстань, Тео! Отстань! — кричала Сармука, тщетно пытаясь выбраться и встать. — Тео, ук! — приказала она, и, отпрыгнув в сторону, пес, наконец, послушно лег на землю. — Очень плохо, Тео! — строго сказала Сармука. — Ты знал, что тебе сюда нельзя, но все равно прибежал!
Лайка заскулила, опустила голову и с виноватым видом спрятала нос в передних лапах. Собаке было стыдно, ведь она ослушалась хозяйку.
— Я специально тебя привязала, чтобы ты за мной не бежал, а ты перегрыз поводок. Это очень плохо!
Лайка слушала девушку, не поднимая головы.
— Тебя надо наказать!
Тео посмотрел на Сармуку с такими невинными глазами, какие бывают только у собак, лошадей и детей.
Девушка протянула руку. Преданность Тео была настолько очевидна, что вместо того, чтобы ударить, Сармука ласково погладила его по голове.
— Какой же ты хулиган, Тео!
Собака лизнула ее ладонь и завиляла хвостом.
— Здесь очень опасно. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Возвращайся! Слышишь?
Тео сделал вид, что не слышит.
— Мне предстоит последнее, самое трудное испытание, и не знаю, смогу ли я через него пройти.
