– А потом вы поехали в клинику, чтобы организовать себе алиби.
– Я подумала о том, что не хочу провести свои последние дни в тюремной больнице. Шок наступил позже.
– Но, в конце концов, вы сами тоже стали преступницей.
– Преступницей? – Она энергично покачала головой. – Нет, преступники – это те люди, которые берут все, что могут унести. Потому что никто их не останавливает. Преступники – это люди, которые смеются в лицо своим жертвам.
– Я думал, жертвы потом сами легко становятся преступниками.
– Ерунда. Это ложь. Можно и не становиться скотиной, если тебя сделали жертвой. Я бы сейчас очень хотела повернуть время вспять. Но я совершенно не чувствую себя преступницей.
– Однако я вижу все иначе, госпожа Герольд. В силу своей профессии.
– Взгляните на это с моей стороны. – Она встала и разгладила пальто. – Ребенок впервые в жизни защитил себя. Ну что, пойдем?
На верхней ступеньке телефон Вехтера загудел. Аппарат лежал в кармане куртки, и на него одно за другим приходили сообщения. Еще до того, как комиссар успел взглянуть на экран, он уже понял: что-то пошло прахом.
Ханнес нажал на кнопку звонка и не отпускал палец.
– Думаю, можешь оставить кнопку в покое, – сказала Элли. – Они отключили звонок в доме. – Сердитая трель звонка снова раздалась на площадке, похожая на жужжание умирающей мухи, – на нее невозможно было не обращать внимания.
Однако никакой реакции не последовало.
Ханнес взглянул сквозь матовое стекло, ему померещилось внутри какое-то мерцание:
– Но свет включен.
– Спорим, они сидят сейчас в печальном единодушии перед телевизором и смотрят сериал «Мыслить как преступник»?
– Тогда мы нарушим эту идиллию. – Он продолжил терзать звонок.
Ветер бросал тысячи мелких игл Ханнесу в лицо. Он просто хотел войти в помещение. Они же не могли оставить их с Элли стоять на пороге, как разносчиков рекламных журналов.
– Бросай это дело. Они не хотят с нами говорить.
Он с размаху ударил ногой в дверь. Завыла сигнализация.
– Теперь захотят.
– Ты рехнулся? – Элли заткнула уши и развернулась, чтобы уйти. – Теперь сюда примчатся сразу две патрульные машины.
– Тем лучше. – Ханнес прикрыл глаза руками, как козырьком, и еще раз посмотрел сквозь вставку из матового стекла в двери. Мерцание оставалось прежним, внутри никто не двигался. – Мне это не нравится.
– Что-о-о?
– Это мне совсем не нравится! – заорал он, перекрикивая сигнализацию.
Сигнализация выключилась так же внезапно, как и включилась. Голос Ханнеса звучал неожиданно громко в этой тишине. Он подошел к садовой калитке и потряс штакетник. Заперта. Через сетку высотой в человеческий рост он видел часть французского окна, из которого лился яркий свет.
– А теперь? Уже давно должен был выйти хоть один из них.
– Ну-ка встань, я на тебя влезу, – сказала Элли.
– Мы же не можем просто так вламываться в сад…
– А что они сделают? Позвонят в полицию? Давай уже!
Ханнес скрестил руки, и Элли перемахнула через стену, удивительно легко, учитывая ее телосложение. Она почти бесшумно спрыгнула в снег с другой стороны.
– А кто теперь мне поможет перелезть? – спросил Ханнес.
– Для этого у тебя наверняка есть какое-нибудь приложение на телефоне.
Ему нужно было попасть туда, хотя бы для того, чтобы убить Элли. О том, чтобы перебираться через узкую калитку из штакетника, не могло быть и речи, он должен был попытаться перелезть через стену. Ханнес подпрыгнул, крепко ухватился руками за край и, перебирая ногами по облупленному бетону, подтянулся до верха забора.
– Осторожно, там колючая проволока!
– Какая проволока..?
Ф-р-р-р-р-р-т.
– Ну прекрасно, – вздохнул он. – Это была моя лучшая лыжная куртка.
– Сделай особое ударение на слове «была».
Ханнес приземлился на снег и поскользнулся, пытаясь сохранить равновесие.
Элли криво усмехнулась:
– Ты так быстро залез наверх. Я могла бы просто открыть калитку. – Она повернула ручку, и калитка распахнулась. – Была заперта на задвижку.
Ханнес закрыл глаза и сосчитал от десяти до одного в обратном порядке. Хорошо, что эти десять маленьких цифр еще могли уберечь Элли от смертельного выстрела из служебного оружия.
Открыв глаза, он увидел следы. В саду не было террасы, за ним никто не следил и ничего здесь не выращивал – высохшие деревья подступали прямо к стеклянному окну, высившемуся от пола до потолка. Природа постепенно забирала виллу Баптиста себе, сантиметр за сантиметром. Если жители покинут этот дом, ветки выдавят стекла и лес буйно разрастется вокруг дома. Следы людей терялись между стволами деревьев, ветер их уже заметал, спустя полчаса они исчезнут.
– Тут по саду кто-то ходил, – прошептал он.
– Нам не нужно красться, они же должны нас слышать.
Ханнес покосился на нее.
– Ты ходишь по тонкому льду, Элли, – сказал он чуть громче.
– Да, это так.
– Это плохо. Иди вперед!
Тяжело ступая, они подошли к широкому французскому окну и описали дугу, придерживаясь дорожки следов.
Ханнес поднял руку, чтобы постучать, и вдруг застыл. Как сквозь витрину, он наблюдал за странным безумным спектаклем, видел кровь на паркете, тело, скорчившееся на полу. Ханнес потряс ручку стеклянной двери. Заперта. Он отступил на пару шагов и ударил ногой по замку. Потом еще раз. С третьей попытки лопнуло стекло, вновь завыла сигнализация. Трещины прошли по всему стеклу, как паутина, бесконечно разветвляясь. Вместе со стеклом и квартира Баптиста на его глазах разбилась на тысячи осколков.
Элли уже держала телефон возле уха. Только бы она не стала строить из себя Лару Крофт и не бросилась одна по следам в темноту. Но настолько глупой она не была.
Ханнес остановился в двух метрах от тела, лежавшего на полу. В один миг все показалось таким простым. Никаких дисциплинарных мер взыскания, никаких свидетельских показаний в суде, и Целлер и Хенке больше не будут мешать ему работать. А им еще следует быть креативными, чтобы обезопасить мальчика. Так много проблем разрешилось бы одним махом, если бы он еще немного постоял и понаблюдал, как расплывается по полу лужа крови.
Но в нем победил полицейский, и Ханнес опустился на колени к раненому.
Баптист поворачивал голову из стороны в сторону, его веки дрожали. Ханнес ударил его по щекам:
– Очнитесь! Не уходите! Посмотрите на меня! Сколько пальцев вы видите?
Баптист хрипло дышал:
