А вот Джаспер забыть страшного соседа не мог. Мальчик ничего о нем не говорил, но зато много думал. Он часто сидел на подоконнике в своей новой комнате, той самой, которая раньше служила спальней Дафне и откуда прекрасно были видны деревья, растущие на Лугу, но нельзя было заметить никаких серебряных поездов. Сидел и вспоминал человека с медведем. В их новом доме был здоровенный цветной телик, и они с Бьенвидой смотрели много всяких передач. Однажды вечером в новостях он увидел рожу Айвена с его зашитой губой и носом-уточкой. Диктор говорил, что того будут судить по обвинению в убийствах и взрывах бомб.
Джаспер вспомнил, как в их первую встречу Аксель расспрашивал его о призрачных станциях и секретных путях в подземку, а Айвен – человек-медведь – сказал тогда, что все они – как три брата-близнеца. Очевидно, этот человек был профессиональным террористом, и, несомненно, это он научил Джонаса, как пользоваться взрывчаткой. Теперь Джаспер был совершенно уверен, что именно Аксель, отыскав один из тайных ходов, проник в метро и устроил там взрыв. Точнее, попытался устроить, поскольку у него все равно ничего не вышло. Ребенок полагал, что журналисты немного увлекаются, когда говорят, что преступник собирался уничтожить буквально все метро из-за своего сумасшествия или из мести, а может быть – по причине иррациональной ненависти.
Иногда он задумывался о том, что именно случилось с Акселем. Что с тобой происходит, когда ты взрываешь сам себя? По телевизору никогда ни о чем таком не упоминали, хотя постоянно твердили о бомбах. Джаспер представлял, как кусочки Джонаса разлетаются по туннелям: его волосы, зубы, обломки кольца, которое он носил… Его так и не опознали, никто до сих пор не имел ни малейшего представления, кто это был, и возможно, об этом так никто никогда и не узнает. Джаспер решил, что будет молчать и не скажет об этом даже Бьенвиде, – это станет вторым Самым Главным Секретом его жизни. Первый заключался в том, что он один ездил на крышах вагонов по самым длинным перегонам.
Книга Джарвиса кончалась на пессимистической ноте:
Еще совсем недавно Лондонская Транспортная завершала финансовый год с небольшой прибылью, но времена изменились из-за частых забастовок железнодорожных служащих, непредвиденных восстановительных работ и роста расходов на обеспечение безопасности. Приведу несколько примеров. Все семьдесят пять поездов линии Дистрикт были отправлены в ремонт, потому что у них начали отваливаться электромоторы. Было зафиксировано несколько случаев, когда двери открывались не с той стороны, и компании пришлось потратить многие тысячи фунтов только на то, чтобы обнаружить ошибку в системе безопасности. Реконструкция моста Блэкфрайерс, проходящего над линиями Дистрикт и Кольцевая, обошлась на три миллиона фунтов стерлингов дороже, чем было предусмотрено сметой.
Один из проектов по уменьшению расходов предусматривает остановку метро в День Подарков. Сейчас компания вынуждена платить работникам в этот день, 26 декабря, двойную плату.
Количество пассажиров метро неуклонно сокращается: в этом году их было всего лишь 765 миллионов, а в следующем эта цифра наверняка еще уменьшится. Результатом стала потеря 10 миллионов фунтов из-за непроданных билетов. Пока я писал эту книгу, Лондонский метрополитен закончил год с дефицитом в 40 миллионов фунтов стерлингов.
Всё это не внушало особых надежд на будущее, и Джарвис решил добавить несколько строк, которые, впрочем, наверняка были впоследствии вычеркнуты издателем:
Перед лицом этих фактов на первый взгляд становится очевидным, что сейчас явно неуместно строительство новых станций. И все же, только решившись на сопряженные с этим огромные расходы, Лондонское метро сможет окупить свои потери и вместо медленной позорной смерти триумфально встретить наступающий двадцать первый век.
Том тратил деньги Акселя без малейшего зазрения совести. В одном из почтовых каталогов он нашел рекламу прекрасного синтезатора и заказал его. Это был «Voconverter 5000». Достаточно было спеть в микрофон арию, и аппарат сам подбирал мелодию и проигрывал ее на одном из тридцати запрограммированных музыкальных инструментов. Потом, на записанную таким образом дорожку, можно было наложить еще четыре инструмента. Стоила эта штука четыреста фунтов, но Мюррей мог себе ее позволить. Он предвкушал, как будет играть на синтезаторе в метро и перевернет представление людей об уличных музыкантах.
Спустившись в подвал, молодой человек проверил вещи Акселя. Он сунул фотоаппараты в два пластиковых пакета, а все остальное сложил в чемоданы. Все это флейтист спрятал за запачканную сажей загородку, где прежний хозяин, Эрнест, когда-то хранил уголь, и накрыл брезентом, вроде того, который прежде использовали маляры.
Том не мог представить, что кто-то сможет опознать эти фотокамеры, «Никон» и «Олимпус» с большими телеобъективами. Они выглядели ужасно дорогими, и музыкант, решив их присвоить, отнес в свою новую комнату, бывший кабинет директора школы, и положил в шкаф. Он переехал туда, где раньше жила Алиса, после того, как ее забрали. Комната была куда больше и светлее, чем его прежний «четвертый класс».
Он подумывал о том, чтобы со временем забрать к себе Алису. Никто лучше него самого не знал, что Аксель действительно мертв. Посещая любимую в психиатрической лечебнице, Мюррей пытался объяснить, что простил ее, но она ни разу не задала ни единого вопроса и, похоже, вообще не понимала, кто он такой. Врачи утверждали, что ей становится лучше и ее выздоровление – только вопрос времени. Ей просто надо дать это время, а лекарства, которые ей прописаны, потрясающе эффективны в подобных случаях. Том планировал, когда Алиса поправится, попросить Джарвиса сдать им двоим бывшее жилье директора, но поскольку сейчас о выздоровлении говорить было еще рано, он был рад тому, что хозяин дома уезжает в Берлин. Это означало, что у них с Алисой действительно есть еще время.
Наконец он остался в «Школе» один. Стоял теплый сухой вечер – именно то, что ему было нужно. На прошлой неделе кто-то из соседей зажег костер рядом со своим домом неподалеку от железнодорожных путей. Поднялся огромный столб дыма, но никто даже не подумал жаловаться, хотя воздух в их районе считался довольно чистым. Если это можно другим, почему нельзя Мюррею?
С того самого дня, как он снес вещи Акселя в подвал, он не знал ни минуты покоя из-за того, что они все еще находились в «Школе». Тогда флейтист не предполагал, что Джарвис так внезапно вернется. Впрочем, даже если бы хозяин и предупредил о своем приезде кого-нибудь, то точно не Тома. С тех пор музыкант пребывал в постоянном страхе, что тот спустится в подвал, обнаружит чемоданы с фотоаппаратами, и начнутся расспросы.
Молодой человек перебирал всевозможные способы того, как избавиться от этих вещей. Он даже подумывал выкинуть их на какой-нибудь станции метро или отвезти в Хитроу, где чемоданы непременно бы украли. Но почти все вещи в них были подписаны, так что установить владельца было легко. Метки стояли даже на книгах и коллекциях фотографий, которые Том не стал рассматривать. Были еще два тяжелых пакета, завернутых в коричневую оберточную бумагу. В одном находились письма от какой-то родственницы Акселя, похоже сестры. Второй, очень похожий на первый, был упакован в пластиковый пакет, и флейтист не стал его открывать. Он мог бы попробовать удалить метки Джонаса, но вдруг какая-нибудь из них да ускользнет от его внимания? Отпечатки пальцев Акселя наверняка есть в полиции, а все эти вещи, несомненно, были ими покрыты. Причем теперь к ним добавились и отпечатки пальцев Тома.
