«Всем рот не заткнешь, – говорю я. – Там еще двадцать два человека команды».
Еще немного, и я закричал бы в голос, как заяц, пойманный в силки.
«Итак, судно американское, – спокойно продолжает Талейран. – Куда выгодней вам было бы вернуть его с изъявлениями дружбы. Можно поместить официальное сообщение в «Монитэре». – (Это французская газета, все равно что «Аврора» в Филадельфии.)
«Хорошая мысль! – одобрил Бони. – В небольшом сообщении можно сказать очень много».
«Вот именно, – кивнул Талейран. – Так я подготовлю текст?»
И он записал что-то в маленькую карманную книжечку. «Да, и вечером представьте мне для окончательной отделки, – говорит Бони. – Пусть «Монитэр» напечатает это завтра».
«Разумеется. Подпишите, пожалуйста», – и Талейран протянул ему вырванный листок.
«Но тут ведь приказ о возвращении брига! – воскликнул Бони. – Неужели нельзя обойтись без этого? Почему я должен отказаться от хорошего судна? Разве мало я уже потерял кораблей?»
Талейран ничего не ответил. И Бони придвинулся к столу и сердито ткнул перо в чернильницу. Но вдруг он опять отпихнул Талейранов листок.
«Одной моей подписи недостаточно, – говорит он. – Должны еще подписаться два других консула: Сьейес и Роже Дюко. Нельзя нарушать закон».
«К тому времени, как мой друг доставит приказ по назначению, – говорит Талейран, а сам смотрит в окно, на толпу, – одной вашей подписи будет вполне довольно».
Бони усмехнулся.
«Это вымогательство!» – сказал он, но бумагу все-таки подписал и толкнул через стол к Талейрану.
«Поезжайте в Гавр и отдайте это председателю призового суда, – говорит мне Талейран. – Вы получите назад свой корабль, а что касается груза – я сам за него заплачу. Сколько вы рассчитывали за него выручить?»
Тут, раз уж пошел мужской разговор, я должен был честно признаться, что не собирался со своим грузом беспокоить английскую таможню – и, следовательно, не могу… м-м… ограничить прибыль определенной цифрой.
– Я так и понял, – хмыкнул Пак. —
Чтоб у нас-то, в семействе Ли,
Да таможню не провели!
Дети засмеялись.
– Смешно, правда? – отозвался Фараон. – Но тогда мне было не до смеха. Вот, значит, Талейран подумал с минуту и говорит:
«Я плохой счетовод и к тому же занят сейчас другими расчетами. Что вы скажете, если мы просто удвоим стоимость груза?»
Что я скажу? Да у меня просто язык отнялся! Я сидел и кивал, как китайский болванчик, пока он писал распоряжение своему секретарю, чтобы мне выплатили… ох, столько денег, что вы все равно не поверите.
«О, господин аббат! – вымолвил я наконец. – Благослови вас Господь за вашу доброту!»
«Да, – говорит он. – Я действительно служитель Божий, хотя и поневоле… Но теперь меня называют «господин епископ». Вот, примите это от меня – вместо благословения».
И дает мне записку.
«Этот человек меня все время грабит! – говорит Бони, заглядывая мне через плечо. – Нам нужен национальный банк… Нет, вы в самом деле с ума сошли?» – заорал он на Талейрана.
«Совершенно верно, – говорит Талейран и встает со стула. – Но успокойтесь, это не заразно, по крайней мере для вас. Эта болезнь называется благодарностью. Сей юный джентльмен подобрал меня на улице и накормил, когда я был голоден».
«Ну конечно! А теперь он явился сюда разыгрывать сцены. И вы с ним возитесь, а тем временем Франция ждет».
«О да! Несчастная Франция! – говорит Талейран. – Ну, прощайте, Кандид. Да, кстати: вы уже получили от Красного Плаща разрешение передать мне тот разговор президента с министрами?»
Я только головой помотал, не в силах вымолвить ни слова. Но тут Бони совсем потерял терпение и чуть не в шею вытолкал меня из комнаты. Этим дело и кончилось.
Фараон поднялся и засунул скрипку, головкой кверху, в глубокий карман сюртука.
– Но мы ведь еще столько всего хотели узнать! – заволновался Дан. – И как вы добрались домой, и что сказал тот старик на барже, и как, наверно, удивился ваш кузен, когда ему пришлось отдать обратно «Берту Оретт», и…
– Да, и еще про Тоби! – вспомнила Уна.
– И про индейских вождей, – подхватил Дан.
– Ну пожалуйста, расскажите еще! – взмолились они в один голос.
Пак пнул ногой лежавшую поверх костра дубовую ветку, и она задымила так, что дети расчихались. Когда они протерли глаза, в овраге никого не было, только старый Хобден торопливо спускался по склону.
– Двух у меня утащили, цыгане проклятые! – закричал он еще издали. – Черную курочку и пестрого петушка.
– Я так и подумал, – сказал Дан, подбирая длинное хвостовое перо, которого не заметила старая цыганка.
– В какую сторону они поехали? Куда эти чертовы бродяги поехали? – не унимался Хобден.
– Хобби! – повернулась к нему Уна. – А тебе бы понравилось, если б мы докладывали лесничему Ридли, куда ты ходишь?
Песенка честных торговцев
За наш табачишко
Мы просим с вас лишку,
Но вы не жалейте последних гиней,
А трубки набейте
И ох, пожалейте
Нас, честных торговцев, несчастных людей!
Едва мы из Штатов
Отчалим, упрятав
В надежные трюмы виргинский табак,
Уже в океане
Нас ждут англичане:
Вербовщики лезут на ют и на бак.
Всех лучших матросов
Отдай без вопросов
Военному флоту – и прочь, пока цел!
А коль не захочешь
И мимо проскочишь —
Пристроятся в хвост и возьмут на прицел.
Шторма налетают,
Людей не хватает,
И дырки от ядер в корме и в бортах,
Все ближе Азоры,
Мосье и сеньоры
Там рыщут – нам, честным торговцам, на страх.
Вояки-французы
Следят, чтобы грузы
Доплыть не могли до английских вояк:
Приказ Бонапарта!
А что за товар-то
Нужней на войне, чем хороший табак?
Бежим без оглядки,
А сзади на пятки
Француз наступает, прилипчивей пса…
Тут не до игрушек! —
Стреляем из пушек,
Но лишь по снастям, чтобы сбить паруса.
Нас сносит к востоку,
А неподалеку
От сороковых знаменитых широт
В прибрежном тумане
Опять англичане —
Родной королевский курсирует флот!
Но с курса им сразу
Сойти без приказу
Нельзя, слава богу, и, к северу взяв,
