— Время милосердно к тебе, Элизабет, ты совсем не изменилась за эти годы, — произнес он низким значительным голосом, беря ее руку и надолго прижимаясь к ней губами. — Сказать по правде, у меня такое ощущение, что мы и не расставались, потому что твое милое лицо ежедневно возникало передо мной.
Тактика имела даже больший успех, чем с Райаном. Больший, но сомнительный, потому что трепетная Либби не сумела перенести потрясения от столь романтической встречи. Глаза ее закатились и, как увядший цветок, она осела на руки супруга.
— Дьявольщина! — буркнул Райан, недовольно оглядывая непрошеных свидетелей, тотчас собравшихся вокруг.
Его дочь не могла выбрать более неподобающих времени и места для этого спектакля. «Уж эта ее привычка хлопаться в обморок по поводу и без повода», — раздраженно думал старик.
— Неси ее куда-нибудь с глаз подальше… хотя бы в мой кабинет, — свистящим шепотом приказал он Теренсу, который озирался в поисках дивана. — Не хватало еще откачивать ее прямо здесь, на виду у всех! Я прихвачу ее сумочку с нюхательной солью.
Через пару минут, сунув сумочку Либби зятю, Райан вернулся в вестибюль, чтобы дать подобающие объяснения заинтригованным гостям, а Теренс уложил жену на кожаный диван в кабинете тестя. На губах его играла довольная улыбка. Обморок Либби мог означать только одно: он вес еще небезразличен ей. Вечер только начался, а уже столько всего случилось, и это был не коней. До сих пор Теренс терпеть не мог балы, задаваемые в доме Райана, так как находил их нестерпимо скучными, но этот бал обещал массу развлечений. Этот вечер чопорный Сент-Луис запомнит надолго, думал газетчик, поднося флакон к лицу жены.
Глава 27
Из последних сил сдерживая зевоту от усталости и скуки, Тэра сидела за столиком в малой гостиной, на время бала превращенной в комнату отдыха. Перед ней стоял бокал с освежающим напитком, к которому она так и не прикоснулась. Джозеф наконец дал ей возможность передохнуть и побыть в одиночестве, за что девушка была ему весьма благодарна, так как от его общества ее уже тошнило. Ноги гудели, все тело ныло, но не от танцев. Просто все существо Тэры противилось пребыванию на балу, среди гостей, и этот протест выражался в чрезмерной усталости. Чтобы вынести бесконечные поучения Джозефа, требовалась недюжинная выдержка, и это тоже не способствовало оживлению. Общение с ним было сплошным уроком хорошего тона.
Девушка была сейчас рада любой компании, кроме общества своего жениха, и искренне улыбнулась Пенелопе Бронсон, когда та заняла стул рядом с ней. Хорошенькая брюнетка раскраснелась, грудь ее высоко вздымалась от частого взволнованного дыхания, и по всему было видно, что она сполна наслаждается балом. Тэра не могла не позавидовать ей.
— По какому поводу столько волнения?
— И ты еще спрашиваешь! — воскликнула Пенелопа, энергично обмахиваясь веером. — Наверное, ты одна не знаешь, потому что все дамы только об этом и говорят! На бал явился интересный незнакомец, и вот что я скажу тебе: в жизни я не видела никого красивее! Пожалуйста, не смотри на меня таким укоризненным взглядом, я нисколько не преувеличиваю. По-моему, он раньше никогда не бывал в Сент-Луисе, я бы запомнила. Описать его тебе? Высокий брюнет, глаза, как звезды!..
— В последний раз, помнится мне, это был «высокий блондин, глаза, как звезды», — насмешливо перебила Тэра. Пенелопа Бронсон могла бы послужить персонажем для басни о мнительном пастухе, который так часто кричал «Волк, волк!», что никто не поверил ему, когда волк и в самом деле появился. Экзальтированная особа, мисс Бронсон находила потрясающим любого, кто носил брюки. С прошлого сезона, когда она впервые появилась в свете, она сменила так много поклонников, что никто уже не принимал ее увлечений всерьез. Поговаривали даже, что такие попросту не могут удовольствоваться одним мужем и что ее избраннику грозят ветвистые рога. Каждый незнакомец до такой степени завладевал всеми мыслями любвеобильной мисс Бронсон, что все остальные просто прекращали существовать для нее… на время.
— Можешь не продолжать, я скажу за тебя все остальное. «Он так держится, так смотрит, так говорит, что у меня мурашки по коже бегут!» — Тэра резко оборвала себя, так как заметила Джозефа, пробирающегося между столиками с явным намерением присоединиться к беседе.
Но дело обернулось и того хуже.
— Идем, дорогая, — проворковал ее жених, вежливо поклонившись Пенелопе. — Музыканты уже отдохнули, снова звучит музыка, и я горю от нетерпения потанцевать с тобой.
В кругу танцующих он сразу заключил Тэру в тесные объятия. Они становились все теснее по мере того, как бал шел своим чередом, что было следствием выпитого Джозефом шампанского. Тэра тоже отдавала ему должное, но в ней только нарастала брезгливость. Невольно она задавалась вопросом, как же выдержит интимную близость с мужем, если ее тошнит от любого его прикосновения. Внезапно девушке живо представилось, как это худощавое тело опускается на нее, как острое колено раздвигает ей ноги… Она сухо сглотнула и до боли закусила губу, чтобы не думать. Если бы только можно было сослаться на головную боль и спрятаться в своей комнате! Но Джозеф ни за что не позволил бы ей этого, и потом, не могла же она симулировать головную боль каждую ночь супружеской жизни.
Чем дольше Тэра находилась в обществе жениха, тем яснее понимала, что принадлежит другому душой и телом. Это означало, что брак станет для нее адом.
Стоун сбился с энергичного шага, увидев Тэру, которая кружилась в вальсе со своим женихом. Она выглядела умопомрачительно! Цвет бургунди, выбранный для платья, подчеркивал светлое золото ее волос и белизну кожи, полное отсутствие рукавов делало девушку как бы частично оголенной, во всяком случае, в глазах того, кто не раз видел ее полностью обнаженной. Черты ее лица были совершенны, какими Стоун их и помнил, но никакие условности не могли заставить его покоить взгляд только на лице, он так и норовил опуститься на округлости грудей, угадывал под плотным корсажем соски, которые так любил целовать и покусывать.
Здесь, в бальной зале, Тэра казалась куда недоступнее, чем в прериях Техаса. Волосы ее были уложены в модную прическу и увенчаны диадемой, платье, должно быть, обошлось в целое состояние, па кромке длинных, выше локтя, перчаток, поблескивало по крохотному бриллиантику, поверх одной из них, левой, блестел изящный золотой браслет.
Невольный вздох сорвался с губ Стоуна, когда эта разодетая, выхоленная красота проплывала мимо него в объятиях Джозефа Рутерфорда. Он не мог упрекать Тэру даже мысленно, в этот момент она казалась сказочной принцессой, восхищаться которой издали — и то уже счастье, и не верится в то, что можно завоевать ее.
Наконец музыка умолкла, и Тэра с женихом отошли в сторону. Вместо того чтобы погрузиться в беседу, они стояли рядом, как чужие, и единственным признаком того, что они не случайно оказались рядом, была рука девушки, покоившаяся на локте Джозефа. Это позволило Стоуну стряхнуть оцепенение и направиться к ним, тем более что музыканты уже начинали новую мелодию. Внезапно словно по волшебству перед ним выросла интересная брюнетка, замеченная раньше. Это случилось как раз в тот момент, когда Стоун поклонился Тэре, приглашая на танец, и получилось, что приглашение относилось к совсем другой женщине. Пришлось выйти с ней в круг, и он подумал, что, пожалуй, кстати.
