– Ах, грустно, ах, прискорбно! – пригорюнился Гог. – И вы, даже вы не осознали всего новаторства, всей авангардной, я бы сказал, сути нашего перформанса. Какое разочарование – быть неоцененным. Видать, друг Магог, – обратился он к стоявшему у окна товарищу, – искусству не удастся встретить жизнь. По крайней мере в этих стенах. Узки, узки эти стены для принципиально нового подхода. Что делать?
– Расширить стены, – предложил практичный Магог. – Жизнь невозможно повернуть назад.
– Как верно! – восхитился мудростью друга Гог. – Как, не побоюсь этого слова, кон-цеп-ту-аль-но. Еще идут старинные часы. Расширяем стены. Бом-бом?
– Бом-бом, – согласился Магог.
Шар на цепи качнулся и глухо ударил в левую стену, затем в правую. В образовавшийся проем в обрамлении обсыпанных, раскрошенных кирпичей в Дом муз заглянула Москва.
– Прекратите! – закричал Лозовский. – Немедленно перестаньте!
– Стойте! – закричала директриса Порелова. – Вы разрушаете здание! Остановитесь немедленно!
– Никак нельзя, хозяюшка, – с глупой пародийной простонародностью, заискивающе мелко кланяясь и тряся колпаком, зауверял ее Гог. – Как тут остановишь, барыня? Старинные часы еще идут: бом-бом.
И металлический шар – страшный маятник жизни – бом в левую стену! Бом – в правую! Бом – в левую! Бом – в правую! Стены начали рушиться, и потолок – на секунду повиснув в воздухе без опор – рухнул глыбами штукатурки и гнилых деревянных перекрытий. Вместе со щебенкой и другой строительной шелухой вниз посыпались жившие в перекрытиях крысы. Люди кричали, плакали, но никто – ни один человек – не попытался бежать: они закрывались от падающих сверху блоков штукатурки, летящего из разрушаемых стен кирпича и обезумевших крыс, но оставались на месте.
– Почему они не бегут, господин? – спросил Ибрахим. – Ведь двери открыты?
– Привыкли, милый друг, – пояснил Гог. – И не такое видали: в России живут. Да и куда? Здесь их дом. – Он повернулся к стоявшему у окна Магогу и скомандовал: – Алле – о-о-оп!
Магог хлопнул в ладоши без линий, и шар остановился на полпути к стене, замерев в воздухе. Магог цокнул раздвоенным, как у гадюки, языком, и шар раскрылся, образовав две неожиданно пустые полусферы. Магог сложил губы трубочкой и потянул воздух.
Ибрахим явственно увидел, что воздух в зале тоже собрался, скрутился трубочкой, и решивших посетить собрание Правления Центрального дома муз начало засасывать в открывшиеся полусферы матового металлического шара. Вслед за людьми полетели и визжащие от ужаса черные крысы. Шар всасывал в себя крупных деятелей отечественной культуры и мелких городских грызунов – равнодушный к их стонам, глухой к мольбам, слепой к слезам, как и положено металлическому шару, предназначенному для слома домов. Тем более домов муз.
Магог хлопнул в ладоши, и половинки шара, следуя его приказу, захлопнулись. Поверхность шара стала матово-прозрачной, и можно было видеть внутри металлической сферы мелькающие и исчезающие среди изломанной и сочащейся кровью человеческой массы руки, ноги, лица.
– За что? – спросил Лозовский. – За что вы нас?
– Не за что, а почему, – поправил его Гог. – Потому что можем. Потому что – власть, – улыбнулся Гог режиссеру. – Шоу-то, сами знаете, голубчик, маст гоу он. – Не расстраивайтесь, впрочем, – попросил Лозовского Гог и с чувством продекламировал: – Ах, Марк Григорьевич, ах, Марк Григорьевич, все пустяки, все пустяки.
Он легко поднялся в воздух и, зависнув в метре от пола, оглядел разрушенный зал ЦДМ с зияющими вместо стен дырами и полуобвалившимся потолком. Его нос бегал по постоянно меняющемуся лицу, словно стрелка компаса в поисках севера. Глаза закатились под лоб, замерли и, поразмышляв, поменялись местами, решив попробовать новую жизнь. Клоуны на бумажном колпаке Гога также осмотрели произведенное разрушение и звонко зааплодировали. Гог скромно улыбнулся и поклонился, повиснув в воздухе.
– Неплохо, неплохо, – констатировал Гог. – Однако негоже почивать на лаврах, останавливаться на достигнутом. Нас зовут новые свершения, новые горизонты, новые, не побоюсь этого слова, высоты. – Он приземлился на платформе крана рядом с кабиной и махнул рукой Ибрахиму и Магогу, приглашая присоединиться: – Пора, друзья: тур имени Торлецкого продолжается.
Ибрахим обошел кран в поисках лесенки, прикрепленной рядом с огромными, страшными, больше человеческого роста, колесами и забрался наверх. Магог шагнул прямо от окна и оказался на платформе. Он поправил кепку и потуже затянул шарф.
– Продует еще, – пояснил Магог. – Я склонен к простудам. – Он прошел в застекленную кабину и уселся на черное сиденье рядом с водительским.
– А я, знаете ли, друг мой, – доверительно сообщил Ибрахиму Гог, – отличаюсь отменным здоровьем. Так что, пожалуй, останусь снаружи. А вас попрошу занять свое место. Место, я бы сказал, кормчего.
– Спасибо, Великий Господин, – поблагодарил Ибрахим. – Я этот кран знаю: “Юргинец”, КС-5871. Двадцатипятитонник.
– Он и есть, – подтвердил из кабины слабый здоровьем Магог. – Кран самоходный стреловой. Улучшенной конструкции. Мною улучшенной, – скромно добавил он.
– А что вы, Великий Джинн, в нем улучшили? – поинтересовался Ибрахим. – У него и так двигатель дизельный мощнейший – сто восемьдесят лошадиных сил, высота подъема с удлинителем – двадцать семь и пять десятых метра. До трех тонн на крюке перевозит. – Он прошел в кабину и сел рядом с Магогом. – Что тут было улучшать?
– Я стекла сделал пуленепробиваемыми, – сообщил Магог. – Это нам теперь будет поважнее грузоподъемности.
Ибрахим тронул длинную ручку управления, и они выехали в дыру в стене, давя и сминая ряды кресел. Прохожие, спешащие по Пушечной, шарахались от неторопливо продвигающегося крана. Гудели, сигналя, машины. Ибрахим доехал до поворота на Лубянский проезд и остановился на светофоре.
– Вперед, вперед, милый друг Ибрахим ибн Файзуллах! – крикнул взлетевший на кабину Гог. – Время не ждет. Перформанс продолжается.
– Красный свет, – пояснил Ибрахим. Он подумал, что Великий Джинн, возможно, не знаком с правилами дорожного движения. – Мы и так нарушаем: грузовой транспорт в центре не разрешен. И стрела у нас не сложена.
– Ах, оставьте, прошу вас, оставьте, – заломил руки Гог. – Красный, зеленый, сложена, не сложена – к чему эти условности? Вперед, вперед – через преграды, через запреты! Искусство встречает жизнь! Шоу маст гоу он!
– Тут встречное движение, – попытался возразить Ибрахим. Ему все-таки было немного страшно. – Мы против движения едем.
– А как еще, голуба моя? – удивился Гог. – Только так, только так. Вперед! Вперед!
И кран, послушный его посылу, двинулся вперед без помощи Ибрахима. Они смяли встречный поток машин, прокладывая дорогу по заполненному автотранспортом Лубянскому проезду. Машины гудели, кричали раздавленные люди, и тонкими струйками понеслись в пропитанный газовыми выхлопами московский воздух свистки постовых.
