Мэри-Энн закурила сигарету; теперь она курит только в хорошие минуты. «Кстати о Лиз, теперь я знаю, почему она так сердита на нас», – сказала она мне. «Она сердита на меня, а не на нас», – поправил я ее. «На нас, Давид. Уже несколько дней она разговаривает со мной совершенно недопустимым образом». – «Так что же произошло?» – «Она хотела на каникулах поехать в Санта-Барбару, как ее одноклассники».
На фоне того, что я себе представлял, причина показалась мне совершенно незначительной, просто глупостью. Я спросил Мэри-Энн, не можем ли мы как-то это уладить, не могла бы какая-нибудь семья на неделю взять на себя заботу о наших детях. Мэри-Энн затушила сигарету и встала: «Поехали в город. Может быть, удастся решить все разом: и с Санта-Барбарой, и с выступлением в библиотеке». Мы выехали в Три-Риверс, и через два часа все было улажено. Лиз с Сарой поживут в Санта-Барбаре у сестер директора школы, а Хосеба выступит перед членами Книжного клуба через неделю, в следующую среду. Мэри-Энн возьмет на себя перевод текстов на английский язык.
5
Сегодня мы с Хосебой были одни, поскольку Мэри-Энн повезла девочек в Санта-Барбару и останется там до завтрашнего дня. Мы взяли из холодильника пиво и уселись под навесом, глядя на горы. «Знаешь? В прошлом году на Рождество я ездил на несколько дней в Марокко», – сказал Хосеба, сделав первый глоток, и некоторое время рассказывал об обычаях страны, как обыкновенный турист; затем, упомянув о возвращении домой и о том, что была плохая погода – «Мне пришлось ехать с зажженными фарами даже днем», – он вдруг сменил тон. «О чем ты хочешь рассказать мне, Хосеба?» – спросил я. Мне казалось, что речь пойдет о какой-то нашей, личной теме. Так оно и было. Он хотел рассказать мне о своей встрече с Убанбе.
«Как я уже тебе сказал, на обратном пути погода стояла ужасная. В Марокко не прекращались дожди, и все дороги были затоплены. А в Испании и того хуже. Пошел снег, и все вокруг стало белым, даже оливковые поля. Потом, по мере приближения к Мадриду, погода еще ухудшилась, и мне не оставалось ничего другого, как остановиться на ночь в придорожной гостинице. Место было ужасное. В кафе было около тысячи квадратных метров, и оно все было заполнено людьми; в глубине на гигантском экране безостановочно показывали боксерские поединки. Я уже уходил к себе в номер, когда вдруг увидел на экране Убанбе, который вел бой с этим немцем. Помнишь? Какой красивый парень был наш Убанбе! Я очень обрадовался и стал вспоминать о былых временах в Обабе.
Неожиданно экран погас, и все огни кафе сфокусировались на подмостках, где было устроено некое подобие ринга. «Дорогие друзья, сегодня совершенно особенный день», – объявил какой-то тип, одетый как тренер по боксу. И тут я увидел нашего Убанбе. Толстый, как боров, Давид. Лицо у него расплылось, а в костюм он просто не умещался, словно потолстел на двадцать килограммов с тех пор, как его купил. Мне стало не по себе, и я поднялся в комнату».
Хосеба на мгновение замолчал, устремив взгляд на горы. Казалось, там, вдали, среди скал и деревьев, он все это видел и щурил глаза, чтобы разглядеть получше. Я попросил его продолжать рассказ. «Лучше не тянуть с такого рода историями», – сказал я ему. «Дождись конца, – ответил он мне. – Потом будешь делать выводы». Он допил оставшееся у него пиво и продолжил рассказ.
«Я проснулся часа в три ночи и не смог сдержаться. Оделся, спустился в кафе и увидел сидевшего в углу стойки бара, Убанбе, который пил какой-то желтоватый напиток. Он выглядел потрепанным, словно каждый, кто присутствовал на вечере, провел рукой по его спине. Я встал позади, в метре от него и заговорил, как будто мы находились в Обабе, на нашем диалекте: «Ze itte'ek emen, Ubanbe, etxetik ain urruti?» – «Что ты делаешь тут, Убанбе, так далеко от дома?» Он обернулся с проворством, которого я от него не ожидал. Еще секунда, и он узнал меня. «Ты не знаешь, какой сегодня день, Мэнсон?» – сказал он мне. «Знаю, Убанбе, двадцать восьмое декабря». – «Двадцать восьмое декабря! Да ты что, дурак? Сегодня день Простофиль, Мэнсон! И я отметил его, устроив всем этим дуракам розыгрыш».
«Да будет благословенна суровость дровосеков!» – воскликнул я. Реакция Убанбе показалась мне вполне достойной его. Доказательством того, что его так и не удалось сломить».
«Потом с ним стало совсем уж трудно общаться, – продолжил Хосеба. – Раскрыв объятия, он спросил меня, красив ли он. Я ответил ему, что красив, и в ответ получил удар кулаком, который чуть не вывихнул мне плечо. «Ну и лживый же ты! – сказал он. – Я толстый и мерзкий. Но и ты тоже хорош. Похож на старого осла со своими длинными зубами и серыми волосами. Тебе было лучше с прежней длинной шевелюрой».
Хосеба рассмеялся, говоря, что Убанбе был прав и что с того дня он все время видит в зеркале ослиную морду. А мне на память пришло много всяких вещей, среди них Себастьян и его братья-близнецы в те времена, когда дядя Хуан играл с ними. «Все трое сыновей Аделы теперь важные люди, – ответил мне Хосеба, когда я спросил о них. – Они организовали мастерскую по ремонту грузовиков в промышленной зоне Обабы, и это оказалось очень прибыльным делом. Теперь они владельцы большого павильона. Думаю, в месяц они ремонтируют не меньше ста грузовиков».
Наш разговор прервал телефонный звонок. Это была Мэри-Энн, которая звонила, чтобы сказать нам, что они добрались благополучно. Потом трубку взяла Лиз. «Daddy, как ты?» – спросила она меня, словно мы уже давно не видались. Я ответил, что чувствую себя хорошо. «Daddy, я тебя очень люблю», – добавила она. И Сара у нее из-за спины: «Я тоже». Я был тронут, мне даже захотелось плакать. Это, разумеется, уже слишком. Все-таки, должно быть, болезнь задела меня больше, чем я думаю, – я употребляю слово задеть, которое происходит из мира бокса: это оттого, что сейчас у меня в голове Убанбе. «Я не имею к этому никакого отношения. Они сами додумались», – заверила меня Мэри-Энн, когда я спросил ее о причинах такого объяснения в любви. «Чем вы занимались?» – спросила она затем. «Хосеба объяснял мне, почему он так похож на осла». Он издал ослиный рев. «Прямо как настоящий», – сказала Мэри-Энн на другом конце провода.
Из Бэйкерсфильда должен был прийти грузовик, чтобы увезти одну из лошадей, и мне следовало отдать водителю документы. По дороге к конюшням мы встретили Эфраина. «Я весьма серьезно кое о чем хочу у вас спросить», – сказал Хосеба. Эфраин засмеялся: «Наверняка не всерьез». – «Посмотрите хорошенько на меня, Эфраин. Я сильно похож на осла? Я не говорю, что похож слегка, это мне и так хорошо известно. Я хочу знать, сильно ли я похож». – «Ну какой же вы клоун!» – воскликнул Эфраин. В конце концов мы оказались дома и полакомились кукурузными лепешками, которые приготовила нам Росарио.
6
Утром мы искупались в заводи реки Кавеа, и Хосеба здорово испугался, когда схватил было в воде какой-то стебель, а тот вдруг выскользнул у него из рук. Змеи вселяют в него ужас. Я помню, как однажды, будучи еще учениками начальной школы, мы отправились в хлев, чтобы посмотреть на змею, которая, как поговаривали, каждую ночь сосала корову, и внезапно Хосеба принялся кричать вне себя от страха, потому что почувствовал прикосновение к щиколотке чего-то слизистого. Позднее, когда мы вместе с Трику действовали в подполье, его фобия стала еще сильнее. Он боялся в знойные дни ходить по горам, и Папи приходилось вновь и вновь убеждать его, что бояться надо не пресмыкающихся, которые едят жаб, а жандармов. Река Кавеа сразу показалась ему неприятным местом. Он вышел из воды и уселся в тени, чтобы выкурить сигарету.
