– Да, и не один раз. Ты хочешь сказать, что не получила ни одного из моих информационных бюллетеней?
– Ну, в общем… нет. Я дома не была, ездила туда-сюда. Думала о разных вещах… – Ваш голос оживляется. – Слушай, Ларри, я приготовила тебе подарок. Очень хороший подарок. Просто замечательный. Я отвезла его в аэропорт и оставила у клерка, на регистрационной стойке «Дельты». Пожалуйста, не забудь его взять! Это очень важно. Хорошо?
– Конечно. Ни за что на свете не упущу шанса получить сюрприз.
– Только, Ларри, этот сюрприз… ты не должен его открывать, пока не прилетишь в Африку. Ни под каким видом! Обещай мне!
– Ну хорошо, такое соглашение я могу подписать.
Вы пытаетесь представить выражение его лица, когда он откроет пакет и обнаружит нефритовый наконечник. Картина заставляет вас покраснеть – но вовсе не из-за подразумеваемой интимности медицинского инструмента и даже не из-за осознания собственной щедрости и скромности. Просто память заново прокручивает любопытный момент в женском туалете аэропорта Сиэтл-Такома, когда вы сняли трусики и завернули в них драгоценный наконечник – очень дерзкий поступок, ибо Даймонд, вне всяких сомнений, зароет свой извращенный нос в экстравагантную обертку, преодолев первичный шок от ее содержимого. Будет знать, как сомневаться в вашей безрассудной авантюрности! Помнится, он удивлялся: «Как можно быть такой чопорной – и одновременно такой сексуальной?» Чопорной?! Ха-ха! На-ка понюхай! А что до наконечника, то после того, как Даймонд его использует (вы предусмотрительно вложили в пакет купленную в аптеке бутылку бета-каротина; шелушеный рис и кофе ему придется найти в Африке), он наверняка отправит его доктору Ямагучи. Трудно представить, что Даймонд присвоит инструмент и попробует на нем заработать! Хотя вы сами, честно говоря, подумали о сценарии с выкупом. Но потом решили, что это скверный вариант. У вас есть другие пути к финансовому благополучию. Точнее, всего один путь.
– Ну что, Ларри. Значит, ты улетаешь…
– Что? Не слышу! – Бензопила шума отрезала конец вашей ремарки.
– Я говорю: ты не жалеешь, что летишь в Тимбукту?
– Ты шутишь! Только полный идиот может жалеть о поездке в Тимбукту. О чем я жалею, так это о том, что покидаю Америку в столь грандиозный час.
– Но ведь здесь творится черт знает что!
– Да, да! Именно об этом я и говорю. Классно, правда? Джентльмен по имени Хорас Уолпол однажды написал, что жизнь – это трагедия для тех, кто чувствует, и комедия для тех, кто думает. Развивая эту мысль, можно предположить, что для цельных личностей со сбалансированными взглядами жизнь трагикомична. Увы, в современной Америке люди практически перестали думать. Да и чувствовать тоже. Ощущают только злобу и возмущение, что не сумели урвать более толстый кусок грандиозного пирога, в существовании которого их обманом убедили. Свои права на этот пирог они готовы отстаивать до конца, независимо от собственных талантов и заслуг. Что можно сказать о народе, для которого жизнь – не трагедия и не комедия, а спортивный матч на шумном заплеванном стадионе, где очки набирают ушлые и безжалостные счастливчики, а неудачников хладнокровно втаптывают в грязь? Однако трибуны ревут и аплодируют. Этого У Америки не отнимешь. Такого безрассудного азарта не найдешь ни в усталой Европе, ни в фаталистической Азии. Если придется выбирать между евразийской тоской и нашим варварством, дядюшка Ларри не задумываясь выберет варварство.
– Насколько я понимаю, в Африке нет недостатка в варварстве.
– Ты правильно понимаешь. В силу целого ряда прискорбных причин современный африканец отошел от славной и развитой метафизической системы своих предков так же далеко, как средний грек, продающий совлаки, отошел от элевсинских мистерий и дельфийского оракула. Разница в том, что Африка до сих пор сохранила многие из своих тайн. Сколько дорог еще не пройдено…
– Угу. Сколько лягушек не облизано.
– Э, глазурная пипка, не пытайся опошлить мой путь.
– Какая уж тут пошлость. Чистое безумие!
Прежде чем ответить, Даймонд пережидает всплеск трескучих помех.
– Да, «некоторые называют это безумием», как говорил мистер Кэллоуэй. Абсолютное большинство игнорирует прореху в окружающей реальности, и только горстка избранных признает ее, исследует, принимает в расчет. Поневоле задумаешься, кто здесь безумец. Для дядюшки Ларри нет ничего важнее, чем приблизиться к прорехе. Заметь, он не хвалится, что попробует сквозь нее пролезть! Разглядев ее поближе, он может отступить, как страдающий изжогой распутник, или прыгнуть вперед, как молодой олень в первый день охотничьего сезона. Но по крайней мере он будет знать… Моя, как говорится, цель – пересечь границы контроля и определенности. Даже те, кто попал на особый листок, должны помнить: контроль и определенность неустанно работают над возведением чугунных решеток. Чтобы разрушить эти баррикады, достаточно бывает посмотреть через дырочку в холсте… А потом я смогу сделать следующий шаг – если захочу. Если мою искру не сожрет маленький монстр, сидящий в заднице… Однако должен тебя обрадовать: недавно у меня появилось предчувствие, что в этом плане все будет хорошо.
Осторожнее, Гвен! Будет глупо, если ему удастся перехватить ваши мысли о наконечнике. В попытке сбить его телепатический радар вы, пожалуй, заходите слишком далеко.
– Надеюсь, что ты прав, – говорите вы. – Не забывай: у тебя уже было предчувствие. Предчувствие, что ты скоро встретишься с Кью-Джо.
На телефонном проводе повисает тяжелая тишина. Можно подумать, что связь оборвалась из-за атмосферных помех – если не считать звука дыхания. Вы буквально чувствуете его дрожь, жар лихорадки. Зачем вы ударили так жестоко? Теперь надо придумать слова, которые вернули бы ему надежду, не открывая ее истинных причин…
И тут он отвечает – и в голосе звучит хриплый ужас пополам с восхищением:
– Но я видел Кью-Джо…
– Что?!
– Я видел ее. Поэтому и звонил тебе всю ночь.
– Где? Когда? О боже, Ларри!
– Успокойся, Гвендолин. Не кричи. Возьми себя в руки.
Вы так и поступаете, пытаясь приготовиться к сокрушительному удару. Но то, что сообщает Даймонд, просто невозможно переварить. Дрожащим заторможенным голосом он рассказывает, как вернулся в «Гремящий дом», расставшись с вами на автостоянке, и сразу направился в туалет, чтобы употребить очередную порцию индейских листьев. Он уже мыл руки, когда в комнате что-то вспыхнуло и раздался хлопок, как будто взбешенная кинозвезда разбила фотоаппарат папарацци. Свет во всей квартире заморгал и погас, а через несколько секунд опять включился. За прошедшие дни атмосферные помехи уже не раз приводили к перебоям с электричеством, поэтому Даймонд не придал событию большого значения, пока не вспомнил, что проектор в гостиной оставался включенным – со вчерашнего утра, когда вы ушли, не досмотрев слайды. Заметив, что проектор гудит громче обычного, «словно выброшенный на берег фен в окружении враждебно настроенных цикад», Даймонд решил его осмотреть.
