Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
Летом, пока живем в Айдабуле, мама всегда берет меня с собой в поездки по деревням — ассистировать. У меня это ловко получается. Особенно часты случаи отравления деревенских ребятишек беленой: ее корень очень сладкий, но ядовитый. Ребята наедаются, теряют разум, движения становятся похожими на движения пауков в банке. Лица — красные, отекшие. В таких случаях нужно немедленно промывать желудок. Берем с собой толстый зонд, воронку и марганцовку. На месте наводим литров пять марганца, и мама ловко засовывает ребятенку в рот зонд. Начинается процедура. Ребятенка рвет, но к концу промывания он приходит в себя и мирно засыпает. Родным наказываем, чтобы назавтра провели воспитательную беседу: нельзя есть черт-те что, хотя сладкого очень хочется.
Однажды, поздно задержавшись после такого промывания, выезжаем домой часов в одиннадцать: совсем уж стемнело. Дома остались Вава и отец. Будут беспокоиться, и мы трогаемся в путь. В кромешной тьме едем по хорошо наезженной степной дороге. Мама управляет лошадью и вдруг, жалобно заржав, лошадь становится на дыбы, чуть не вывернув нас из кошевки. Потом резко несет куда-то в сторону уже без всякой дороги. Четыре желто-зеленые светящиеся точки сопровождают долго. Понимаем: волки. В этих местах они — лютые. Если лошадь не спасет — задерут. Без всякого подхлестывания лошадь несет что есть сил. Через какое-то время точки перестают светиться, и лошадь, тяжело дыша, сбавляет бег. Мы спасены. Вскоре лошадка переходит на шаг и везет нас, уже неизвестно куда. Когда начинает светать, видим: едем просто по степи. Дав полную свободу спасительнице, обе плачем и благодарим Сильву — так зовут лошадь. Теперь она сама найдет какую-нибудь дорогу.
Весной сорок четвертого маму вызывают в Зеренду — районный центр — и говорят: такие специалисты, как вы, нужны в Кокчетаве, который стал областным центром. Но папу не отпускают, заявив, что он нужен на заводе. Проходит долгих семь месяцев, пока семья воссоединяется.
Летом сорок третьего, еще в Айдабуле, меня укладывает на обе лопатки жесточайший брюшной тиф. Не то чтобы он гулял по округе, но очаги все время возникали, и мама ездила к больным. Меня она и «наградила», хотя считается, что микробы заболевания передаются только через еду и воду. Но, слава Богу, больше никто в семье не заболел. Я лежу дома, потому что больницы нет: есть амбулатория и роддом. Конечно, соблюдаются предосторожности. Я — в бессознательном состоянии — пребываю тринадцать дней и, когда уже кажется, что все кончено, мне — хана, из Кокчетава приезжает доктор Давидсон. Что со мной делает, не знаю, но наступает кризис, температура падает, прихожу в себя. Доктор уезжает, и выхаживает меня Цыленька, моя любимая Цыленька, которая кормит какой-то «витаминизированной» манной кашей: где-то достали манку. Я капризничаю, потому что есть совершенно не хочется. В общей сложности — то лучше, то хуже — болею четыре месяца и приступаю к учебе только после Нового года.
Зиму сорок третьего — сорок четвертого как-то доживаем. Цыля с Саррой уезжают, а Вава, мама и я весной сорок четвертого переезжаем в Кокчетав. О маме уже знают в области.
Едем с ночевкой два дня на машине, что везет в город спирт. Комнату снимаем у Никитиных. Домик чистенький, с голубыми ставнями, но приходится проходить через хозяев. Это ужасно: Екатерина Васильевна, хозяйка, лежа на печи, считает, сколько раз прошли. Не по злобе считает, а просто так.
В кухне, через которую проходим, живут ее сын Юра — ему семнадцать и работает на механическом заводе, — и дочь Зоя, которой уже двадцать два, и она трудится в какой-то областной конторе. Юрка здорово выпивает и, отправляясь вечером на гулянку, засовывает за голенище сапога или валенка выточенный на заводе финский нож. Екатерина Васильевна очень боится, страдает и, когда возможно, прячет нож на печке, под собой. Вот тут начинается диалог:
— Мамочка, б… отдайте ножик!..
Не отдам, Юра.
— Мамочка, б… говорю, отдайте ножик!.. Все равно достану другой!..
Иногда Юрка приходит порезанный, но не вусмерть.
Хозяин, то есть муж Екатерины Васильевны, оружейных дел мастер, местный казак, умер задолго до войны. Старшие сыновья на фронте, а вот младший никому не хочет подчиняться. Но мать называет только мамочкой и на «Вы».
Я учусь в шестом классе, Вава — двумя классами старше. Она ходит с утра, в первую смену, я — с трех часов, в третью. Поэтому все заботы по топке плиты и приготовлению обеда лежат на мне.
Меню каждый день одно и то же: щи из квашеной капусты и тушеная картошка. Кусочек мяса или сала — когда что достанется. Это уж праздник…
В Кокчетаве по карточкам выдают черный хлеб: такого в Айдабуле не было. Выдают иногда и по пол кило повидла из больших бочек. Тоже блаженство.
Мои уроки — а их шесть — кончаются в девять вечера. Электричества нет и занимаемся при коптилке: пузырек с воткнутым через железку марлевым жгутом. Мальчишки, чтобы сорвать последний урок, гасят или вообще куда-то девают пузырь. Класс — во мраке, только луна в окошко светит, и тут начинается… Они щиплют, а иногда и бьют Нинку Денисенко, которая сидит рядом со мной. Как только раздается клич: «Бить Каштанку!», — я прикрываю ее собой, но меня оттаскивают и начинают расправляться с девчонкой. За что? Да, за то, что красивая и фигуристая и уже строит глазки. А в классе много переростков по пятнадцать и больше лет: кровь играет.
Судьба Нины складывается трагично. Она беременеет и рожает в четырнадцать лет. Парень, который сделал ей ребенка, предлагает идти за него замуж: ему восемнадцать. Но она не идет. Отец ее — большой областной начальник.
После рождения девочки семья от позора уезжает в Алма-Ату и уже много позже, в сорок пятом, моя мама встречает Нину у дверей алма-атинской гостиницы. Со слезами она бросается к маме и говорит, что родные ее обижают, но когда мама выясняет, в чем дело, оказывается, что стала проституткой. Ее выдали замуж, а она в первую же ночь сбежала.
По приезде в Кокчетав маму сразу назначают завгорполиклиникой и дают лошадь с кошевкой. Не парадокс ли? Сосланную, со штампом в паспорте о запрете выезжать за пределы города, ее назначают заведующей, от которой очень многое зависит. Местные власти, конечно же, не верят, что мама какой-то враг, но унизить, отобрать свободу — в порядке вещей. А ведь это проделывают с тысячами.
Мама работает с восьми утра до десяти вечера. Выходных нет. Слава Богу, хоть лошадь дали: завполиклиникой — только должность. На самом деле она целый день лечит больных, которых все прибавляется.
Отца отпускают из Айдабула через семь месяцев после нашего переезда. Ему одному очень плохо: приходит с работы в нетопленую квартиру, надо что-то приготовить поесть, ведь ни магазина, ни базара в поселке нет. Маму снабжали колхозы, которые обслуживала. Отец — без хозяйства и никому не нужен. Приезжает страшно исхудавшим.
На работу его берут в Северо-Казахстанскую гидрогеологическую станцию, или, как он ее называет, «хитростанцию», задача которой отыскивать в области источники питьевой воды, бурить скважины. Папа с помощницей делают анализы привозимой воды, дают разрешение на ее использование. Начальник станции, хоть и русский, но тоже сосланный, однако имеет право мотаться по всей области. С отцом быстро сходятся.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
