Книга КонтрЭволюция - Андрей Остальский

Поезд тронулся. Наташа отвернулась к окну, как будто ей было неприятно видеть Софрончука. Такое его сразу же посетило подозрение. Она снова выглядела подавленной. А ведь вроде бы он ее только что уговорил, убедил, что надо ехать, что промедление чревато всевозможными неприятностями. Что с Кремлем, как с капризной женщиной, — с глаз долой, из сердца вон. Но не только из сердца, но и из списков на скорую расправу тоже.

Только что вроде бы обо всем договорились, но только отъехали от перрона, ее стали снова одолевать сомнения. «Может, сомнения не маршрута поездки касаются, а состава делегации? — горько думал Софрончук. — Устраивает ли ее этот конкретно сопровождающий? С которым она заключена в одно купе — на много дней и ночей?»

«Ничего, ничего, стерпится-слюбится, — успокаивал он себя. — Я ее в такой любви, в такой нежности искупаю… от всего вылечу! И мил стану, непременно стану!»

Но пока Наташа опять говорила, что надо было бы сначала съездить в Рязань, забрать картины, кисти, краски. Он отвечал, что все это берется организовать: все привезут в лучшем виде, прямо во Владивосток. КГБ все-таки! Упакуют все как следует, бережно и тщательно. Но ей же нужно было еще с друзьями и родственниками попрощаться. Иначе не по-человечески…

Софрончук понял, что ему не избежать еще одной тяжелой темы… И лучше бы отделаться от нее сразу. Даже если она на время еще более осложнит их отношения.

— Наташа, — сказал он, — ты слишком доверчива. В Рязани, в твоем ближайшем окружении есть наш агент. Секретный сотрудник. Информатор. Стукач, как говорят некоторые. Этот информатор уже несколько лет пишет на тебя регулярные доносы.

— Доносы? — удивилась Наташа. — Как странно… но почему тогда…

— Что — почему?

— Почему… нет, вы скажите мне, Николай, кто это… Я знаю, что вы мне сейчас заявите: не имею права, и все такое. Служебная тайна, присяга, воинский долг… Хотя при чем тут воинский долг и политический сыск, убей меня бог… Но мне очень нужно понять… Это Ирка, конечно… Я угадала? Вполне могла попасться на какой-нибудь крючок, а потом, конечно, характера не хватило, чтобы избавиться…

— Я действительно не имею права тебе этого говорить… но ты не угадала.

— Не Ира? Удивительно… но тогда… Слушайте, Николай Алексеевич… я клянусь чем угодно… вот вам крест… пусть я больше кисти в руки не возьму, если вас выдам… Клянусь, эта информация умрет вместе со мной, и я никогда, никак, ни прямо, ни косвенно, не разглашу…

— Ну хорошо… только не подведи…

— Ни за что!

— Ну, ладно, так и быть… это тетя твоя. Клавдия Ивановна Хряпова. Рабочий псевдоним ее тебе знать не обязательно…

— Да бог с ним, с псевдонимом… Боже мой! Как-то неожиданно… хотя с другой стороны…

— Что — с другой?

— С другой, не странно ли, что после столь долгой работы вашего агента я все еще на свободе? Не посадили меня, не сослали… Что это значит? Агент плохо работает? Но в таком случае, почему его — ее — не уволили? Приходит в голову, что она нарочно так стучит, чтобы слишком большого вреда мне не причинить… Я ведь знаю, она меня любит. У нее, кроме меня, на свете и нет никого. И стучать-то ей, бедняге, больше не на кого.

— Бедняге, говоришь… Вреда старалась не причинять. А что же у тебя сплошные неприятности, на работу никуда не брали, из города выселить пытались?

— Это по другой теме… Там милиция в основном старалась.

— Да, но кто милицию натравливал? Подозреваю, что наше областное управление.

— Не знаю… скажите, Николай, а деньги тетушка за эту свою деятельность получает?

— Думаю, что да.

— А сколько?

— Ну, я не знаю..

— Приблизительно? Чтобы я представляла… Может такое быть, чтобы — рублей 70–80 в месяц?

— Я, честно говоря, точно не могу сказать, не знаю, какие у них там расценки… Это не по моей линии. Но, может быть, и так. Звучит правдоподобно.

— Она мне каждый месяц примерно такую сумму ссуживала. Причем понимала, что я вряд ли когда-нибудь отдать смогу…

Софрончук до недавнего времени считал, что потерял способность удивляться. Наташа, кажется, вернула ему это свойство.

— Погоди, погоди… Ты что, хочешь сказать, что тетка твоя стучала на тебя, чтобы иметь возможность тебя же материально поддерживать?

— Ну да. Без ее помощи я бы голодала. А больше ей денег было взять неоткуда…

— Бред! Сумасшедший дом!

— Не надо таких слов. В доме повешенного не говорят о веревке… Вообще пребывание в психиатрических заведениях сильно отрезвляет. И даже развивает философское мышление… Мне теперь ничто уже вокруг не удивительно. Все мы безумны по-своему.

Помолчали.

— Бедная тетушка! — сказала Наташа.

Софрончук фыркнул и даже отвернулся в знак протеста против такой постановки вопроса.

«Вот как, ее уже ничто не удивляет, а я, наоборот, стал опять удивляться… мы поменялись местами, получается», — думал он.